— Я поступила неправильно?
После той ночи прошло уже несколько дней, и в них было, пожалуй, кое-что необычное. Мир, окружавший Риту, стал словно бы немного ярче и живее. В нем появилась какая-то… самодостаточность? Или даже разумность? И непокорность.
Подходящее определение она никак не могла подобрать, хотя думала об этом много.
Даже сейчас, вот, например, она видела, насколько внимательными, задумчивыми взглядами провожали прохожих сидевшие на деревьях птицы. Причем явно хищные — таких острых, таких загнутых крючками клювов, насколько она помнила, у любителей зернышек никогда не бывало.
И что птиц этих стало больше, много больше, чем раньше, она тоже отметила. А вот остальным, похоже, дела до этого не было.
Как и до того, что из декоративного водопада, обустроенного на скалистом берегу острова-парка, немного удаленного от основной набережной, выглянуло на пару секунд любопытное личико водяницы. И снова спряталось — юный дух, только-только воплотившийся в мире явном, был робким и любопытным. И неопасным.
Пока неопасным.
Светочка нового обитателя реки тоже заметила. Чуть нахмурилась, проводив взглядом испуганную сущность, торопливо нырнувшую обратно в толщу воды.
Промолчала.
Река… Река эта была почти мертва — с искалеченным руслом, обездвиженная плотинами и отравленная стоками. Грязью. Одной водянице не под силу исправить то, что творилось годами и десятилетиями… Но где одна, там и другие.
Обретя силы, а с ними и возможности, мир хотел исцеления, и этот путь был проще других. Что ж, определенные шансы на успех у него были, и даже вполне реальные.
Людям, правда, такое не сильно придется по вкусу, ведь они же веками жили в нем, силой меняя, подстраивая его под свои нужды. И давно успели забыть, чем это грозит. Зря.
А если еще и границы между гранями его истончатся… Что ж, это будет интересно.
— Ты была в своем праве и сделала то, что должна. А все остальное… Оно закономерно.
Псина тихонько заворчала. Сморщила раздраженно нос, ощерив крупные клыки, и недовольство его было почти осязаемым. Откуда-то Рита даже понимала, чем оно вызвано — сущность, обитавшую в парке, он считал своей законной добычей, а она, получается, ее забрала.
— А почему вы не вмешались? Вы же знали о ней, да? Не могли не знать — и о ней, и о том, кто с ней это сделал. Так чего ждали?
Светочка опустила глаза.
— Я не могу отпускать мертвых, это не в моих силах, а Волчек, — она тихонько вздохнула, — пока в той душе света было больше, чем тьмы, он не мог.
— Отпустить?
— Уничтожить. Ярчуки не отпускают — они уничтожают.
Рита поперхнулась. Чудный зверь, просто чудный. Неудивительно, что он у нее с самого начала вызывал опасение.
Мохнатая тварь под ее пристальным взглядом снова недовольно загудела. Отвернулась.
Даже интересно — это в нем чувство вины сейчас говорит или обида на нее, такую нехорошую, отнявшую вкусную сочную душу?
— У них это даже не в крови — это сама суть ярчуков. Все, что несет зло, они стремятся уничтожить.
Зло… Зла Элла не несла, но судя по тому, что Рита увидела перед переходом, уже была готова начать. А степь же эту темную часть ее души просто уничтожила, сохранив то светлое, что в ней еще оставалось.
Внезапное осознание того, что степь с ее специфическими принципами и любовью к кровавым жертвам, получается, в чем-то была милосерднее этой вот твари, которая вся из себя вроде как всеми лапами за добро и свет, удивило.
Что ж, все лучше гибели на клыках этой псины.
Света, будто в ответ на ее мысли, неловко отвела взгляд.
И сама псина эта, кстати, теперь тоже воспринималась немного по-другому — словно Рита видела одновременно две ипостаси, наложенные одна на другую. Пес, просто очень крупный мохнатый пес, и вместе с тем ярый зверь, собачкой назвать которого можно было бы с большой натяжкой. С очень большой.