Она подняла искусно подведенные брови.
— Я не выношу, когда себя жалеют. — Теперь я чувствовала только злобу, у меня дрожал голос, и от этого я злилась еще сильней. Не хватало еще показать им, что в их власти так меня взвинтить, так вывести из себя. — И не намерена расстраивать старого человека лишь ради того, чтобы пощекотать тебе нервы.
На мгновение ореховые глаза Нины дрогнули.
— Не надо нам было приезжать.
— Маргарет тебя не приглашала. Тебя никто сюда не звал.
Скажут, что я белая фанатичка. Ну и пусть, подумала я. И пошли они со своими сложностями. Я размашисто зашагала во дворик. Выхватила из коляски ребенка и твердой поступью направилась в дом. Прямо к бару в углу гостиной. Не говоря ни слова, плюхнула сына на ковер и налила себе неразбавленного виски. Малыш таращил глазенки и от изумления даже не расплакался.
Я быстро забыла про Нину. У меня была своя жизнь, свои волнения. Мы переехали в имение Хаулендов летом, когда был окончательно отделан дом. Он стал такой шикарный — величественный, строгий и явно очень дорогой. Дом, словно созданный для приемов, дом человека, уверенного в своем будущем. Я положила много трудов на то, чтобы его обставить, и Джон остался доволен.
— Великолепно, старушка, — весело сказал он. — У тебя хороший вкус.
Я почувствовала, что краснею: он так редко меня хвалил.
— А румянец тебя красит, — шутливо продолжал он. — Тебе следует почаще обставлять дома. Это тебе к лицу.
Дед не узнал бы теперь свое гнездо, и нынешний уклад жизни показался бы ему чужим. Он почти не держал прислуги. Ему не нравилось, когда в доме лишние люди, и он обходился без них — хотя в городе все этим возмущались. Прислуга в наших краях — вопрос первостепенной важности, нечто вроде нашивок на рукаве военного мундира. Когда мы с Джоном жили в городе, мы держали только повариху и няньку — и люди цокали языком и корили нас за скопидомство. Теперь мы завели целый штат прислуги, по всем правилам, и нами наконец остались довольны. Тетка Энни, совсем уже дряхлая старушка — добрая, обильная плоть ее истаяла от прожитых лет, — нанесла нам официальный визит и одобрительно покивала головой.
— В кои-то веки со времен твоей прапрабабушки дом стал на что-то похож. Где это ты в такой глуши ухитрилась раздобыть хорошего дворецкого?
— Джон нанял в Атланте.
— Не иначе как переманил у кого-нибудь из моих друзей, — она закашлялась в приступе веселости. — Он — душка.
Это могло в равной степени относиться и к Джону, и к дворецкому. Я не стала выяснять.
Она уселась на веранде, и ей подали в старинной рюмке кукурузного виски с тремя кусочками сахара. Она потягивала этот напиток весь день и к тому времени, как мы посадили ее на обратный самолет, была совершенно пьяненькая. Правнук, сопровождавший ее, очень бережно подвел ее к трапу и подмигнул мне мимоходом. Тетка Энни тоже посмотрела на меня, и какое-то подобие прежнего, хаулендовского выражения проглянуло на ее худом, изнуренном лице, Она, кряхтя, поставила ногу на первую ступеньку, остановилась и громко произнесла:
— Этот мальчишка — рассукин сын, но других никого дома не осталось. Все, верно, перемигивается с кем попало за моей спиной? — Она не ждала, чтобы ей ответили. — Я так и знала.
Отдуваясь, она вползла по трапу и скрылась в самолете. Через месяц она умерла, и никого из близкой родни у меня больше не осталось.
Даже суровые, неразговорчивые родители Джона — и те приехали погостить на два дня.
— Не одобряют, — доложил мне Джон. — Чересчур бьет в нос роскошь, а сие не подобает обители благочестия. Раз красиво — стало быть, обязательно греховно. — Он ухмыльнулся и поцеловал меня. — А впрочем, по-прежнему считают, что ты хорошая жена, и на том спасибо.
— Похоже, что родственники со стороны супруга будут не слишком докучать мне визитами.
— От Государства Толливер сюда путь неблизкий, — сказал он. — Да и не любители они путешествовать.
Дни проходили в покое, довольствии и ладу. Дела продвигались гладко, лишь с незначительными заминками. Взять хотя бы карьеру Джона. Он предполагал выставить свою кандидатуру на пост губернатора, когда истечет срок у старого Герберта Дейда, и затем баллотироваться в сенат. Вышло же несколько иначе. План остался тем же, но кое-что в нем отодвинулось. Герберт Дейд, политическая фигура небывалой влиятельности — его сравнивали с Хьюи Лонгом из Луизианы, — добился изменения в конституции штата, дабы получить возможность самому стать собственным преемником, что и намерен был осуществить. Я боялась, что Джон будет раздосадован, но он только посмеялся.