— Ладно, не надо, — перебиваю я ее. — У всех невест, наверное, поджилки трясутся.
Теперь я не могу идти на попятную. Хотя Джулии Робертс и удавалось сбегать несколько раз от алтаря и оставаться обворожительной, но мы не экранизировали голливудский сценарий. Это была моя жизнь. Ставки сделаны… О чем это я? Я не могу идти на попятный теперь, потому что Рэндалл — хороший парень. Нет, он просто классный! И было бы настоящим безумством сбежать от него.
Я делаю последнюю затяжку нашей общей сигареты, и в памяти непроизвольно всплывает (нечаянные воспоминания накатывают все чаще, как бы им не превратиться в серьезную проблему) ночь перед свадьбой Беатрис и Гарри, после которой уже прошло три года. Би одной из первых из нашего круга выходила замуж, и новобрачные остановились на скромной церемонии в домашнем саду дома семьи Би. Вечер накануне свадьбы мы провели в попытке испечь нечто отдаленно напоминавшее свадебный торт. Мы сидели за большим столом на их кухне и занимались тестом.
— Тебе страшно, Би? — спросила одна из подружек невесты.
Я помню, как Би тогда пожала плечами, взяв очередную порцию теста:
— Я волнуюсь, это правда. Но мне не страшно, — честно призналась она.
Я думаю о моем собственном свадебном торте. Какая невеста не придет в волнение от вида величественного, в двенадцать ярусов торта, окутанного тончайшими нитями сахара, с ботанической точностью выполненными бутонами роз и ирисов с крупинками цветного сахара, напоминающими пыльцу, не говоря уже о глазури, цвет которой подобран в тон фарфоровой посуде и вышивке на моем платье? Я не исключаю, что этот кондитерский небоскреб стоит приблизительно столько же, сколько год обучения в частном колледже. Торт, без всякого преувеличения, выполнен безукоризненно. Шедевр Сильвии Вейнсток. О чем еще можно мечтать и чего желать?
Тяжелая дверь на лестничную клетку со стуком открывается, и мы с Би слегка вздрагиваем. Ищейки настигли нас.
— Клэр, дорогая! Милочка моя! Я повсюду тебя ищу — наверху, внизу! Остался всего лишь час до отъезда в церковь! — раскрасневшаяся Мэнди бросается ко мне, чтобы поднять меня и разгладить платье. — Я приведу парикмахера и стилиста, пусть сделают последние штрихи.
— Просто невероятно, — отчетливо слышу я ее шепот.
Мэнди всегда пасет нас. Ей не хватает только прутика в руках, чтобы мы стали похожи на пастуха и отбившихся от стада овец. Я молча бреду за ней, как заключенный, отозванный с прогулки.
— Клэр! — бросается ко мне мама, когда мы заворачиваем за угол. Она оттесняет Мэнди от меня и заключает в объятия, в которых я отчаянно нуждаюсь. Я чувствую, как мои плечи опускаются, шея расслабляется. Как же хорошо, когда тебя искренне обнимают. Я глубоко вдыхаю слабый аромат эвкалипта от ее шампуня и сильнее прижимаюсь к ней.
— У меня кое-что есть для тебя, дорогая, — говорит она, вытаскивая маленький бархатный мешочек из сумочки, — жемчужное ожерелье твоей бабушки. Я знаю, что оно всегда тебе нравилось, вот я и подумала: пусть оно станет твоим «чем-то старым»…
— Ой, мамочка! — Я судорожно вздыхаю, поглаживая пальцами прохладные, блестящие жемчужины. В детстве, когда мы летом приезжали к бабушке, мне доставляло какое-то особое удовольствие примерять ее жемчуг. — Очень красиво, мамочка. Спасибо большое…
— Жемчуг прекрасен, Тиш-Тиш, — прерывает меня Люсиль, — но Рэндалл только что сделал Клэр сюрприз, он передал ей в подарок вот это ожерелье. Оно бесподобно, не так ли?
Мамочка отступает назад, заметив наконец сверкающие бриллианты на моей шее.
— Боже мой! — восклицает она. — Какое… какое великолепие! Рэндалл проявил настоящую щедрость. Ладно, Клэр, наденешь бабушкин жемчуг как-нибудь в другой раз. Теперь он твой. — Мама опускает жемчуг в бархатный мешочек. Мне больно видеть, как она силится улыбнуться…
— Или, гм-м, может быть, мне стоит надеть ожерелье Рэндалла в другой раз? — осторожно спрашиваю я, хотя знаю, что стреляю в воздух.
Естественно, Люсиль немедленно взрывается:
— Как ты можешь? Не надеть ожерелье Рэндалла? Клэр, да ведь он будет убит, это его свадебный подарок тебе! Ты просто должна быть в этом ожерелье, должна, и все тут!
Мама согласно кивает. Потом протягивает руки, чтобы снова обнять меня.
«Пожалуйста, не отпускай меня», — думаю я, уткнувшись в ее грудь, словно нет уже этих промелькнувших двадцати лет. В маминых объятиях мое сердце хоть ненадолго успокаивается.
— Тиш-Тиш, ну пожалуйста, я отчаянно нуждаюсь в твоей помощи с сережками, — хнычет Люсиль, отрывая от меня маму. И вот уже мама отпускает меня. По ощущениям это даже хуже звонка будильника после бессонной ночи. Я снова беспомощна. Но я слишком взрослая, чтобы зарыться в мамины колени и крепко вцепиться в нее руками, хотя мне требуются неимоверные усилия, чтобы не сделать этого.