Отец кивает матери, и они оба встают, попросив сделать то же самое мне. В эту минуту в гостиную входит Агнес. Она растерянно смотрит на троих взрослых поднявшихся из-за стола.
– Что происходит? – Сестра складывает руки, в ладони одной из которых держит телефон, на груди.
Я пожимаю плечами.
– Как вы, наверное, знаете, – начинает папа, невзирая на наше непонимание, и поднимается по лестнице на второй этаж, – мы с матерью копили деньги на путешествие в Грецию в честь скорой годовщины свадьбы…
Он делает многозначительную паузу, встав на последней ступени, и оборачивается к нам. Взмахивает рукой, глядя на нас сверху.
– Ну, же, ничего страшного в этом нет, – усмехается седовласый мужчина с едва заметным животом. – Идемте за мной. Сара, – говорит он матери в шутку укоризненно, – чего же ты стоишь и так испуганно на меня поглядываешь?
Мама в тот же миг, словно, приходит в себя. Опомнившись, она берет нас с Агнес за руки, и впервые в жизни я вижу ее улыбку. Добрую улыбку. Не мстительную или злую, – а добрую. Невероятно.
– Идемте, – кивнув рукой на отца, приглашает меня и Агнес наверх.
Мы поднимаемся вслед за ней. Я ожидаю услышать от них все, что угодно. Я, скорее всего, не смогу удивиться уже ничему. У Сестры шаги легкие, она идет не спеша позади, размеренно дыша.
Папа встает перед дверью в мою спальню и открывает ее нараспашку, а мама, улыбнувшись нам снова, входит внутрь. Когда мы с Агнес достигаем порога, у меня отнимается голос. До этого момента я все не понимала, а при чем тут их долгожданная путевка в Грецию, но теперь все ясно…
Моя комната – больше не моя. Точнее, она больше не только моя. У дальней стены стоит массивная новая кровать с шелковыми простынями. Рядом гардеробный шкаф в тон кровати – коричневого цвета. Дверные ручки у него оформлены в форме звездочек. Туалетный столик с зеркалом стоит немного поодаль, он очень подходит этим стенам, отделанным с недавних пор светло-персиковой краской. Какой же теплый и красивый оттенок получился. Такой мягкий. Я разеваю рот от восторга, посмотрев наверх: крохотные ангелочки нарисованные на потолке, «кружат» вокруг люстры с тремя лампами.
Всхлип Агнес слышится за моей спиной, когда она, придерживая меня за плечо, указывает пальцем на детскую кроватку-трансформер со встроенными внизу шкафчиками белого цвета, тогда как сама колыбель выкрашена в темно-шоколадный.
– Мы не покупали еще белье или балдахин, – с волнением в голосе говорит мама, зная, что мы смотрим на спальное место для ребенка, расположенное в самом сердце комнаты. – Пол ребенка ведь еще неизвестен.
– Бортики оборудованы пластиковыми накладками, – добавляет отец, выходя в центр, и не остаются незаметными его влажные щеки, – чтобы наш малыш не испортил зубки, когда подрастет.
«Наш малыш», – говорит он, тут уж мне самой не удержаться от слез.
Агнес обнимает меня. Плача, я успеваю рассмотреть голубой пеленальный столик с вместительными отсеками для всего необходимого. Несколько в тон ему шкафов стоят у стены напротив окна. А рядом – маленький белый комод, на котором вертится лампа-аквариум. Она светится то синими огоньками, то красными, то зелеными. Кресло-качалка, в котором любая мать захотела бы убаюкивать свою кроху, можно наблюдать у окна, занавешенного бежевыми шторами в цветочек.
– Это твой дом, – мама ласково треплет меня по щеке, и, поддавшись эмоциям, я закрываю глаза, прильнув к ее руке.
Так она со мной никогда не поступала. Я не помню сюрпризов в свою честь. Самое лучшее доставалось Агнес, или было общим. Я не помню тесных объятий и слов поддержки. Упреки и укоры – все, чем мне приходилось довольствоваться. Поэтому я нашла себе другую семью – на улице с сумасшедшими байкерами, гонщиками и заядлыми пьяницами. Они, в свою очередь, никогда не забывали спросить, как у меня дела и ела ли я что-нибудь сегодня.
Я вижу лицо матери, когда она начинает извиняться и плакать.
– Мы все осознали, – дрожащий голос полон отчаяния и скорби. – Мы были не правы. И не только сейчас, в ситуации с твоей незапланированной беременностью, а вообще – мы всегда были не правы.
Отец обнимает Агнес сзади за плечи, и она, не выдержав прилива чувств, ударяется в слезы. Трема пальцами, касаясь руки, сестра смотрит то на меня, то на мать.
– Это было так очевидно с самого начала, – приглушенно выдавливает папа. – То, что вы – самое важное в нашей жизни, и нам просто нужно было вас любить и все. Больше ничего не требовалось. Любить и считаться с вашим мнением.