* * *
Любила, мучила, жалела,
Сковала тысячей оков.
Какого черта!
Надоело.
Я взял билет – и был таков.
Под стук железный,
Стук колесный,
Легко сойти за бодрячка
За разговором несерьезным
И за игрою в дурачка.
Но я и в карты отупело
Гляжу: валеты, короли...
Любила, мучила, жалела.
Любила ли?
Прилетал самолет
Прилетал самолет... А зачем? Уж теперь не узнаю!
Пусть побольше загадок останется нам на Руси.
Помню, в озере Долгом, зеленую тину глотая,
От моторного рева ушли в глубину караси.
Самолет покружил, опускаясь во поле широком,
По которому резво коняга трусил под дугой.
Помню, мы от винта раскатились веселым горохом,
И ковыль заклубило спрессованной силой тугой.
И казалось – небес опускался за ярусом ярус,
Чью-то кепку удуло в угрюмый дурман конопли,
Чьей-то белой рубахи надулся восторженный парус,
И смущенные бабы держали подолы свои.
Из кабины ПО-2 показался таинственный летчик,
Он на землю сошел и «Казбек» мужикам предложил.
Сразу несколько рук потянулось, и только учетчик
Угощенья не принял – он, знать, в РККА не служил.
Прилетал самолет... Пустяки, приключенье какое!
Ну село всполошил, от работы, от дел оторвал.
И поднялся опять. Но надолго лишил нас покоя:
Ведь не зря же, конечно, он, тратя бензин, прилетал?
Нет, не зря... Ах, как он растревожил меня, шпингалета:
«Буду летчиком – точно! – решил, – А доверит страна,
Сам сюда прилечу я со сталинским важным пакетом,
Папирос дополна и конфет привезу – дополна!
А на землю сойду – от сапог только солнышко брызнет!
И на чай, на блины со сметаной родня позовет.
В ту уж пору, конечно, мы все заживем в коммунизме...»
Дальше спутались грезы. Позвали полоть огород.
Снова возле домов мужики с топорами потели,
Так никто и не слышал мальчишечью думу мою.
На Засохлинском острове сильно березы шумели,
И журавль у колодца раскачивал долго бадью.
* * *
По двору ходит Миша.
Мирно, светло ему,
Походя ребятишек
Учит тому-сему.
Валя жива-здорова,
Тело из кофты прет.
Пойло несет. Корова
Теплое только пьет.
Есть еще бабка Настя,
Настует порося,
Много в ней было власти,
Да испарилась вся.
– Миша! – зову несмело.
– Некогда! – говорит.
Вижу, как то и дело
Он за водой пылит.
Вот уж за вилы Миша
Взялся, несет сенцо.
Грудь под шубейкой пышет,
Смотрит заря в лицо.
С думой о росном лете
Тоже смотрю в рассвет:
Кажется, на планете
Зла и раздора нет...
Ветер
Грубо стучался в сени,
Рявкал, «качал права»,
Руки ломал сирени,
Выдержала едва.
С петель содрал воротца,
С маху и – в колею.
В черную пасть колодца
Кинул, гремя, бадью.
Не сомневаясь в силе,
Враз раскачал избу.
Ведьмы, какие были,
Вылетели в трубу.
С треском свалил ограду,
С крышей наколбасил.
Что-то ведь было надо –
Столько потратил сил!
У реки
Кличет и кличет телка
Женщина возле ракиты.
А у меня, рыбака,
Спит поплавок, как убитый.
– Где же ты бродишь, варнак! –
Все еще кличет, хлопочет.
Шустрая речка Кармак
Острые камешки точит.
Да, усмехаюсь, беда!
Вслух говорю шаловливо:
– Здесь же не выгон... вода!
И поплавок заводило.
Бросила прутик в траву:
– Благодарю за науку... –
Надо ж, крючок на плотву
Выловил, кажется, щуку!
Халмир
Шуршит белесый ягель,
И громче звуков нет,
Как будто по бумаге
Печатается след.
Плашмя ложатся тени,
В овраг ведет тропа,
Где жертвенных оленей
Белеют черепа.