Мы молчали, молчал капитан.
Виновато стучали машины.
Лишь дорогу, где шел караван,
Бинтовали тяжелые льдины.
Северный ветер
Не на шутку рассержен Борей.
(Всеми мачтами палуба клонится!)
Он в высоких широтах морей
Не приучен ни с кем церемониться.
Вот уж мостик ушел из-под ног
И улыбка – с лица командирского.
И растерян кулик-плавунок –
Рыцарь моря Восточно-Сибирского.
Не вчера ль он обхаживал птах,
А теперь оправдаться надеется:
У меня же птенцы на руках,
Уследишь ли, что на море деется!
Упредил бы ты, вольный баклан!
Все паришь наподобие ангела? –
У меня, он кричит, – океан
От Таймыра до острова Врангеля!
Должность кока
Туча черная, сырая,
Льдина нежно голубая,
Дождь со снегом пополам,
Чайки где-то по тылам.
Реет вымпел воспаленный,
Трапы стылые круты.
Ну а я в поту соленом
Кашеварю у плиты.
Сочиняются котлеты
С нежным именем «лю-ля»
Нелегка же, братцы, эта
Должность кока корабля!
Северит, свистит, утюжит
Ледяной забортный вал.
Но прошу ребят на ужин
Закусить, чем бог послал.
И с мороза налетая,
Греясь камбузом сперва,
Вилки, ложки разбирая,
Веселей глядит братва.
Ну а я? Ведь тоже нервы
Да и нервам есть предел.
Подаю пока консервы,
Вспоминаю ЦДЛ,
Где ни бури и ни ветра,
Кофейка легко испить,
На какого-нибудь метра
Бочку издали катить.
Иль, настроившись покушать
Глаз кося на бутерброд,
Солоухина послушать,
Как живет простой народ...
На борту – иное дело –
С этой пищей канитель!
Хорошо, коль бросишь тело
В несогретую постель.
И припомнишь поневоле,
Одеяло теребя, как жена вздыхала:
«Коля, гонят в Арктику тебя?..»
И о том, что буря эта,
С шапкой пены набекрень,
Хороша лишь для газеты,
Да и то не каждый день...
Туча черная, сырая,
Льдина нежно-голубая,
Дождь со снегом пополам,
Чайки где-то по тылам.
Но зато потом па суше,
Где теплом полны дома,
Так твою возвысят душу
Эти грубые шторма!
И не раз в тоске обвальной
Сам себя возвысишь ты:
«Все же, братцы, гениальней
«Сочинялось» у плиты!»
Запах хлеба
Потерялись дымки факторий,
Словно нити чужой судьбы.
Вдруг пахнуло в Чукотском море
Хлебом из вытяжной трубы.
Потянуло душком полынным,
Теплой пашней, где спит заря,
Позабытой почти, равнинной,
С паутинками сентября.
Столько каждый в деревне не был!
И, повысыпав из кают,
Мы услышали – будто в небе
Наши жаворонки поют.
Даже боцман, он житель местный,
Улыбнулся, хоть весь продрог.
А всего-то – в духовке тесной
Каравай подрумянил бок.
Вот какая случилась повесть:
Дрейфовали мы много дней,
И меня донимала совесть –
Сухарями кормлю парней.
Крепко вахты братва стояла,
Но за ужином всякий раз
Нерешительно повторяла: –
Хлебца б свеженького сейчас!
Что ж, рискнуть – не большое горе!
Плыл мой камбуз в мучном дыму,
И запахло в Чукотском море –
Как поутру в родном дому.
Снова за бортом в буре мглистой
Падал ветер в провал волны.
Но была моя совесть чистой
Перед флотом родной страны.
Снег
С морозных палуб
Сбрасываем снег.
И нет конца работе
Окаянной.
Но я привычный
К делу человек,
Легко машу
Лопатой деревянной.
Потом иду,
Подошвами звеня,
В свой уголок
Качающийся, тесный,
Где всякий раз
Со стенки на меня
Надменно смотрят
Очи «Неизвестной».
А снег летит, летит...
Невмоготу!
Да и братва.
Наверное, готова
Зазимовать
В каком-нибудь порту
До теплых дней
С красавицей Крамского.