Извиняюсь, голодный, как волк,
Я гляжу на отнюдь не весталку.
Даже внутренний голос примолк
И привычно не шьет «аморалку».
Просвещенный салоном «Интим».
Так сказать, информации ради,
Как скиталец морей, пилигрим,
Подтверждаю: партнерша впоряде!
Чуть потискаешь, томно глядит,
А на клапан надавишь фривольно.
Как и всякая баба, шипит
И спускает, как мяч волейбольный.
Токио
Баклан
Пока над строкой хлопочу
В зеленых зыбях океана.
Особо отметить хочу
Простого трудягу баклана.
И ночи и дни без конца.
Ни сна, ни досуга не зная.
Он трудится в поте лица,
Креветок со дна добывая.
Когда колобродит циклон
И прячутся чайки пугливо,
Упорно работает он,
Ныряя в глубины залива.
На тихой иль крепкой волне,
В далеких лагунах и шхерах, –
В делах!
И достаточно мне
Его трудового примера.
Встреча
Сели ласточки на леера,
Притомились и рады опоре.
Сотни миль – ни стрехи, ни двора,
Только Южно-Китайское море.
И притих наш бывалый народ.
Пусть, мол, сил набирается стая.
Ведь на что уж силен пароход,
А дрожит, против волн выгребая.
И припомнились – детство, поля,
Наши ласточки в небе тревожном...
Вот где свиделись! Это же я!
Неужели узнать невозможно?
Тропики
Жене Марии
Горячие тропики... Дивная доля!
А там и экватор – какой-нибудь шаг!
Так что же теперь мне все видится поле,
Морозные ивы над речкой Кармак?
И радостный Мурзик у нашей калитки,
И утренний след, где прошли трактора,
И льдинок колодезных звонкие слитки,
Когда они бьются о стенки ведра.
И сосны могучие с бронзовой кожей,
И ждущая солнца трава-мурава...
Теперь уж приехал сосед наш Сережа,
Тропинки расчистил и колет дрова.
Наверно, сорока, приветствия ради,
Стрекочет беспечным своим языком.
И пахнет субботою в каждой ограде,
Еще сизоватым, незрелым дымком.
Родные, щемящие сердце картины!
Скольжу я биноклем по чуждым местам.
Все дальше уносят меня бригантины –
В заморские страны. А в мыслях я там,
Где белая вьюга гудит до рассвета,
Где тихо мерцает селенье одно,
Где столько тепла и живого привета,
Что вроде бы лучше и быть не должно...
Всеобщий аврал
1
Расставлен, где надо,
Народ молодой:
По борту, по вантам висят,
Как пираты.
И сытно плюются
Забортной водой,
Едва управляясь с работой,
Шпигаты.
А те, кто к соленому воздуху
Глухи,
В машинных отсеках снуют,
Словно духи!
И долго мне чудится
Ржанье коней
В размашистом гуле
Валов и поршней!
Опять я ушел
От земных передряг,
От мелких сует,
От дежурных улыбок,
Чтоб Южно-Китайское море –
На бак! –
Бросало в азарте
Летающих рыбок.
Авралим!
Успехи оценим потом.
Потом подытожим
Дела и поступки.
По курсу Бангкок
И не дремлет старпом,
Как Будда,
Следит из возвышенной рубки.
2
Авралим!
И дело поет, веселит –
Под мачтою шаткой,
Над палубным грузом.
А боцман
(Точней – боцманюга)
Шумит
И прячет улыбку:
«Живее, медузы!»
Вьетнамское солнце
Палит между тем,
Тропическим маревом
Дышит машина.
Пахнуло бы полем –
И было б совсем.
Как в страдную пору
У нас, под Ишимом.
Глянешь иногда
Мне чуждый дух неведом.
Но глянешь иногда:
У этих «прочих шведов»
Картинки, не суда!
Покраской пламенеют,
Щербинки не видать.
Умеют же, умеют
Вот так себя «подать».
И палуба, что солнце,
И ход могуч и лих,
Особо у японцев,
Особенно у них...
Мы тоже драим, пашем,
Но, черт нас подери,
Сойдет! – рукою машем
И глушим боль внутри...
Да, спутники летают,
Прекрасен их полет.
Но средств не отпускают,
Но рук не достает.
Конечно, в небе тучи,
Понятно, дух войны.
Но мы ж сыны могучей,
Дерзающей страны.
Победами гордимся.
К галактикам близки.
Когда же разозлимся,
Жить станем по-людски?!