Дарий тихо выругался.
— Мать моя, святая женщина… Так вот почему в последнее время духи так часто прорываются к стене. Еще бы, вы же сами их приманиваете. А как же тогда ваши обязательства перед Внутренним кругом? И благородные разговоры про войну на переднем крае? Все это, получается, чушь собачья? — всё больше расходился он.
— Тише ты, — одернул Дария Эш.
— Так это, если ты против — так чего теряешься-то? — с издевкой в голосе протянула Шеда. — Поди, поубивай их всех — и дело с концом. Только чур начинай с несговорчивых, которые из Иркаллы к нам постоянно лезут. А то ведь мы без домашних монстров можем до твоей счастливой победы и не дожить.
— Погоди, я правильно понял? Вы здесь откармливаете человечиной своих домашних монстров. Но если они вдруг оголодают, то потом могут и к нам приползти, не хуже ребят из Иркаллы?..
— Не к нам, Дар, — поправил приятеля Эш, нахмурившись. — А к ним. И потом, эту человечину они сюда сами и поставляют. А я еще, дурак, раньше думал, что хуже смертной казни нет ничего…
Между тем стражники оттащили мужчину в сторону, и к подносу подошел молодой ремесленник.
Дождь начинал стихать.
— Как так? — взвизгнула вдруг крупная высокая женщина, перед которой отсчитывал деньги ремесленник. Всплеснув руками, она обернулась к толпе и громко прокричала на всю площадь:
— Люди добрые, да что же это делается?!
Неприятный тембр ее голоса показался Эшу удивительно знакомым.
— … По три мины за человека! — продолжала кричать женщина. — И это после такой страшной зимы, когда у людей и медяка лишнего нет за душой! Да где же это видано, чтобы с приличных людей по три мины налога брали, а с распутницы — всего три за весь ее выводок стребовали! Я сама видела!..
И теперь Эш уже не сомневался, что именно с ней он совсем недавно препирался у колодца.
Толпа забормотала, зашевелилась. Люди загудели, обрадованные поводу показать свое недовольство.
— Так и ты отпиши сыновей на передний край — и тебе за них платить не придется! — перекрикивая возникший на площади гул, гаркнул на нее самый высокий из всех стигматиков, стоявший рядом с Черной повозкой.
Эша всего передернуло.
Верра отписала своих детей на передний край?
Хотя и правда — откуда ей было взять двенадцать мин на всех…
На душе неприятно зацарапались кошки.
У них-то ведь есть деньги. Эш мог бы дать ей эти двенадцать мин… С другой стороны — за каждого не заплатишь. Да и за что платить-то? За то, чтобы городу дали смертников, которых можно было бы скармливать духам?
Мерзость же несусветная.
И все-таки трех мальчуганов было жаль…
— А мне и не надо! Женщины, вы-то чего молчите? — снова всплеснула она руками. — Почему мы должны отбирать последний кусок у своих законных детей, если выплату можно вдвое уменьшить! Сколько еще мы терпеть-то будем? Сколько нам еще оплачивать содержание шлюх, к которым наши же мужья бегать будут? Или вы и вправду забыли, почему презренным положено ходить в красном?! Потому что они — городское «мясо»!
Она призывно ткнула пальцем на кого-то позади себя, и люди мгновенно отхлынули в стороны от стройной девушки в красном платье, которую раньше Эш не замечал из-за толпы.
Он сразу узнал ее.
Это была та самая красавица, перед которой в двусмысленных любезностях рассыпался стражник на улице.
Бэл.
Она стояла одна напротив разъяренной фурии с размытой сурьмой на лице.
Мокрая одежда и растрепавшиеся пряди ей так же шли, как и пышное платье цвета крови со сложной прической.
Бэл была хороша в любом облике. И сейчас, когда все женщины города смотрели на нее с ненавистью, как на прокаженную, она не смутилась. А напротив, только выше приподняла подбородок и расправила плечи.
Гул стал громче.
Горожанки, тыкая пальцем на Бэл, требовали у господина на лошади зачесть «городское мясо».
— У нас больше дюжины потаскух! — кричали они.
— Для таких случаев мы их и терпим! — вторили им другие.
— Зачесть распутниц!
— Снизить налог вполовину!
Стража встревоженно зашевелилась. Белая лошадь бархатного господина с расплющенным блином на голове попятилась назад.
И в этот момент кто-то с досады бросил в женщину камень. Следом за ним полетел еще один.
Бэл вскрикнула, прикрывая руками голову и лицо.
Эш не раздумывал ни секунды.