На правом панно изображалось провозглашение Галактического Совета. Если Клятва на Маттерхорне была изображена в нарочито монументальном, эпическом стиле, то сюжет второго панно был гораздо достовернее. Возможно, делегат Федерации и не явилась на столь важное событие в пыльном бронекостюме, со шлемом под мышкой, но делегат Марции вполне мог носить адмиральскую форму времён Второй Республики. Рядом были и вавилонянка в синем мундире, и акадиец, и аугурийка. Сергалка в форменной портупее, кимарр в мундире одного из Великих Домов — кажется, Дома Сардранаму, лидонец в длинной мантии. Первых делегатов обступала ликующая толпа, представлявшая собою остальную Галактику — Центр, Промежуток, Пределы и Рубежи. Высоко над ними развевались флаги, но выше всех взметалось тёмно-синее полотно. Знамя старой Лиги. Знамя нового Галактического Совета.
Третье панно, возвышавшееся посредине, символизировало Галактику Воссоединённую, Галактику Восставшую, Галактику, едиными усилиями встретившую древнего, унаследованного от предков врага. Панно переливалось; если повернуть голову, можно было разглядеть, как крошечные фигуры сливаются в одну большую — Галактику, сжимавшую в одной руке сияющую звезду, а в другой — доисторическое бронебойное копьё. К стволу копья было пристёгнуто развевавшееся знамя; под углом оно казалось сотканным из множества маленьких полотнищ, тут же сливавшихся воедино.
Единство. Галактический Совет создавался в хаосе первых лет Великой войны — как коллегиальный орган, руководивший всеми военными действиями свободной Галактики. Галактический Совет клялся сражаться с захватчиками до последней звезды, последнего корабля, последнего патрона, последнего солдата. Галактический Совет давал разрешение применить имплозивное оружие, превратив в сверхновую одну из звёзд в пространстве Соломании. Галактический Совет подписывал перемирие с Соломанией — когда оба противника обменялись уничтожающими звёзды ударами и поняли, к чему это могло привести.
Галактический Совет отложил себя в сторону для будущей войны, став мирным коллегиальным органом — местом, где галактические государства могли мирно решать свои разногласия и приходить к компромиссам.
Вот только его члены не всегда были готовы их искать.
- Вы понимаете, что это означает. - тихо проговорила Суумалаани, глядя на историю, возвышавшуюся над трибуной.
- Войну? - спросил Монтефиори, не глядя на неё. - А что тогда творилось последние два месяца?
Суумалаани обернулась к нему. Она всё ещё улыбалась. Но в её улыбке вдруг не осталось и доли дружелюбия.
- Удачи. - мягко пожелала она. - Она вам понадобится.
Монтефиори не обернулся следом за ней. В этом больше не было нужды.
***
Фонделина Крочесни открыла глаза.
Она с удивлением поняла, что может дышать. Тупая боль, давившая на её грудь, исчезла. Пробитые руки больше не тянули её вниз мёртвым грузом. Куда-то исчезла трубка, грубо воткнутая в её горло, и мерное жужжание машины: она дышала сама .
Незнакомый белый потолок нависал над ней. Я лежу , недоумённо отметила Фон; под ней было что-то мягкое. Она не могла вспомнить, когда ей последний раз позволяли спать; но точно помнила, что ничего похожего не было.
Руки. У меня есть руки. Она выпростала правую руку из-под одеяла ( одеяла? ) и недоумённо поднесла её к лицу. Повертела ладонью, удивлённо разглядывая свои пальцы — здоровые, с целыми ногтями. Куда удивительнее было, что она вообще могла двигать рукой.
Её глаза наткнулись на тёмную точку посреди запястья, и сердце Фон замерло от ужаса. Она вытащила из-под одеяла левую руку, уже зная, что увидит. На запястье темнел точно такой же рубец, оставленный пробившим её руку гвоздём.
Это были очень прочные гвозди.
Значит, всё это действительно было. Горло Фон пересохло. Где она сейчас? Почему она совершенно здорова? Не было ни вырванных ногтей, ни сломанных рёбер, ни вывихнутых рук и пробитых ног, едва выдерживавших её вес. Не было даже знакомой тяжести ошейника-ограничителя на шее.
Она отбросила одеяло. Непривычное ощущение на коже оказалось одеждой — бледно-розовой рубашкой и короткими штанами. Она пошарила пальцами по груди рубашки, ища застёжку или шов. Нащупать и раскрыть его удалось с трудом: пальцы едва слушались её.