А я всю жизнь возил его портрет, в землянке вешал и в палатке вешал, смотрел, смотрел, не уставал смотреть. И с каждым годом мне все реже, реже обидною казалась нелюбовь. И ныне настроенья мне не губит тот явный факт, что испокон веков таких, как я,
хозяева не любят. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
* * * Я судил людей и знаю точно, что судить людей совсем
несложно только погодя бывает тошно, если вспомнишь как-нибудь
оплошно. Кто они, мои четыре пуда мяса, чтоб судить чужое мясо? Больше никого судить не буду. Хорошо быть не вождем, а массой.
Хорошо быть педагогом школьным, иль сидельцем в книжном магазине, иль судьей... Каким судьей?
футбольным: быть на матчах пристальным
разиней.
Если сны приснятся этим судьям, то они во сне кричать не станут. Ну, а мы? Мы закричим, мы будем вспоминать былое неустанно.
Опыт мой особенный и скверный как забыть его себя заставить? Этот стих - ошибочный, неверный. Я неправ. Пускай меня поправят. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
* * * Всем лозунгам я верил до конца И молчаливо следовал за ними, Как шли в огонь во Сына, во Отца, Во голубя Святого Духа имя.
И если в прах рассыпалась скала, И бездна разверзается, немая, И ежели ошибочка была Вину и на себя я принимаю. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ПРО ЕВРЕЕВ Евреи хлеба не сеют, Евреи в лавках торгуют, Евреи раньше лысеют, Евреи больше воруют.
Евреи - люди лихие, Они солдаты плохие: Иван воюет в окопе, Абрам торгует в рабкопе.
Я все это слышал с детства, Скоро совсем постарею, Но все никуда не деться От крика: "Евреи, евреи!"
Не торговавши ни разу, Не воровавши ни разу, Ношу в себе, как заразу, Проклятую эту расу.
Пуля меня миновала, Чтоб говорили нелживо: "Евреев не убивало! Все воротились живы!" Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
НЕМКА Ложка, кружка и одеяло. Только это в открытке стояло.
- Не хочу. На вокзал не пойду с одеялом, ложкой и кружкой. Эти вещи вещают беду и грозят большой заварушкой.
Наведу им тень на плетень. Не пойду.- Так сказала в тот день в октябре сорок первого года дочь какого-то шваба иль гота,
в просторечии немка; она подлежала тогда выселенью. Все немецкое населенье выселялось. Что делать, война. Поначалу все же собрав одеяло, ложку и кружку, оросив слезами подушку, все возможности перебрав: - Не пойду! (с немецким упрямством) Пусть меня волокут тягачом! Никуда! Никогда! Нипочем!
Между тем надежно упрятан в клубы дыма
Казанский вокзал, как насос, высасывал лишних из Москвы и окраин ближних, потому что кто-то сказал, потому что кто-то велел. Это все исполнялось прытко. И у каждого немца белел желтоватый квадрат открытки.
А в открытке три слова стояло: ложка, кружка и одеяло.
Но, застлав одеялом кровать, ложку с кружкой упрятав в буфете, порешила не открывать никому ни за что на свете немка, смелая баба была.
Что ж вы думаете? Не открыла, не ходила, не говорила, не шумела, свету не жгла, не храпела, печь не топила. Люди думали - умерла.
- В этом городе я родилась, в этом городе я и подохну: стихну, онемею, оглохну, не найдет меня местная власть.
Как с подножки, спрыгнув с судьбы, зиму всю перезимова 1000 ла, летом собирала грибы, барахло на "толчке" продавала и углы в квартире сдавала. Между прочим, и мне.
Дабы в этой были не усомнились, за портретом мужским хранились документы. Меж них желтел той открытки прямоугольник.
Я его в руках повертел: об угонах и о погонях ничего. Три слова стояло: ложка, кружка и одеяло. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
БЕСПЛАТНАЯ СНЕЖНАЯ БАБА Я заслужил признательность Италии. Ее народа и ее истории, Ее литературы с языком. Я снегу дал. Бесплатно. Целый ком.
Вагон перевозил военнопленных, Плененных на Дону и на Донце, Некормленых, непоеных военных, Мечтающих о скоростном конце.
Гуманность по закону, по конвенции Не применялась в этой интервенции Ни с той, ни даже с этой стороны, Она была не для большой войны. Нет, применялась. Сволочь и подлец, Начальник эшелона, гад ползучий, Давал за пару золотых колец Ведро воды теплушке невезучей.
А я был в форме, я в погонах был И сохранил, по-видимому, тот пыл, Что образован чтением Толстого И Чехова и вовсе не остыл, А я был с фронта и заехал в тыл И в качестве решения простого В теплушку бабу снежную вкатил.
О, римлян взоры черные, тоску С признательностью пополам мешавшие И долго засыпать потом мешавшие!
А бабу - разобрали по куску. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
БОГ Мы все ходили под богом. У бога под самым боком. Он жил не в небесной дали, Его иногда видали Живого. На Мавзолее. Он был умнее и злее Того - иного, другого, По имени Иегова... Мы все ходили под богом. У бога под самым боком. Однажды я шел Арбатом, Бог ехал в пяти машинах. От страха почти горбата В своих пальтишках мышиных Рядом дрожала охрана. Было поздно и рано. Серело. Брезжило утро. Он глянул жестоко,- мудро Своим всевидящим
оком, Всепроницающим взглядом.
Мы все ходили под богом. С богом почти что рядом. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
БАНЯ Вы не были в районной бане В периферийном городке? Там шайки с профилем кабаньим И плеск,
как летом на реке.
Там ордена сдают вахтерам, Зато приносят в мыльный зал Рубцы и шрамы - те, которым Я лично больше б доверял.
Там двое одноруких
спины Один другому бодро трут. Там тело всякого мужчины Исчеркали
война
и труд.
Там по рисунку каждой травмы Читаю каждый вторник я Без лести и обмана драмы Или романы без вранья.
Там на груди своей широкой Из дальних плаваний
матрос Лиловые татуировки В наш сухопутный край
занес.
Там я, волнуясь и ликуя, Читал,
забыв о кипятке: "Мы не оставим мать родную!"У партизана на руке.
Там слышен визг и хохот женский За деревянною стеной. Там чувство острого блаженства Переживается в парной.
Там рассуждают о футболе. Там с поднятою головой Несет портной свои мозоли, Свои ожоги - горновой.
Но бедствий и сражений годы Согнуть и сгорбить не смогли Ширококостную породу Сынов моей большой земли.
Вы не были в раю районном, Что меж кино и стадионом? В той бане
парились иль нет? Там два рубля любой билет. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ПИСАРЯ Дело,
что было Вначале,
сделано рядовым, Но Слово,
что было Вначале,
его писаря писали, Легким листком оперсводки
скользнувши по передовым, Оно спускалось в архивы,
вставало там на причале. Архивы Красной Армии,
хранимые как святыня, Пласты и пласты документов,
подобные
угля пластам! Как в угле скоплено солнце,
в них на 77a ше сияние стынет, Собрано,
пронумеровано
и в папки сложено там. Четыре Украинских фронта, Три Белорусских фронта, Три Прибалтийских фронта, Все остальные фронты Повзводно, Побатарейно, Побатальонно, Поротно Все получат памятники особенной красоты. А камни для этих статуй тесали кто?
Писаря. Бензиновые коптилки
неярким светом светили На листики из блокнотов,
где,
попросту говоря, Закладывались основы
литературного стиля. Полкилометра от смерти
таков был глубокий тыл, В котором работал писарь. Это ему не мешало. Он, согласно инструкций,
в точных словах воплотил Все, что, согласно инструкций,
ему воплотить надлежало. Если ефрейтор Сидоров был ранен
в честном бою, Если никто не видел
тот подвиг его
благородный, Лист из блокнота выдрав,
фантазию шпоря свою, Писарь писал ему подвиг
длиною в лист блокнотный. Если десятиклассница кричала на эшафоте, Если крестьяне вспомнили два слова:
"Победа придет!"Писарь писал ей речи,
писал монолог,
в расчете На то,
что он сам бы крикнул,