Обязательного отказа от благ земной жизни не требуется. Именитый купец Марко («Марко богатый») не изнурял свое тело, однако не обижал «нищей братии», оделял бедных и сирот своими достатками. Воздаяние за благочестивые поступки — поселение Марка после смерти в раю.
А вообще люди не могут не грешить, то есть не нарушать установленных Богом правил поведения, но они при жизни должны помнить о возможности покаяния. Мария Египетская, великая блудница в молодости, стоит на камне 30 лет и обретает святость. Василий Кесарийский — пьяница, одумавшийся и покаявшийся перед Богородицей (ее образом), получает прощение. Покаяние важно вовремя. Аника-воин, другие персонажи каются, когда их смерть настигает. Сонмы душ (людей?) на Страшном суде вопиют о покаянии. И здесь высший судья безжалостен и жесток; от вечных мук не уйдет ни один грешник.
В ряде новых стихов старообрядцев происходит смещение отношений человек — Бог. Появившийся коллективный персонаж сам становится судьей, обличает других людей, особенно служителей официальной церкви, в отступничестве от истинной веры. Этот персонаж как бы защищает Бога от пришедшего в мир перед концом света антихриста.
Полуязыческая природа духовных стихов сказывается в сохранении ими мифологических образов-олицетворений, причем эти олицетворения ставятся в один ряд с христианскими святыми. В одном из стихов сказано:
Перед исповедью в церкви человек кается перед матерью — сырой землей («Обряд прощания с землей»). Ее образ несет в себе складывавшиеся тысячелетиями представления о ней. Она — мать-кормилица, но постоянно обижаемая и терзаемая человеком («Плач земли»). Образ матери-пустыни, которая ведет разговор с царевичем Иоасафом, вероятно, дочернее ответвление от матери — сырой земли.
Особенно колоритен образ Смерти в стихе об Анике-воине. У нее
Это далекий от христианских представлений и не тот образ Смерти в виде двигающегося скелета, который утвердился позднее. Смерть здесь предстает в виде чудовища, соединившего признаки человека и животного.
Как бы ни истолковывать олицетворения, образы растений, зверей, птиц (например, кипарис-дерева, единорога-зверя, стрефил-птицы в Голубиной Книге), скорпионов, змей, ящериц (в стихах о мучениях грешников), они всегда в старших стихах выступают в своей художественной данности, вне иносказаний. Другое качество «природных» образов в старообрядческих псальмах. В стихе «О временах антихристовых» есть такая картина:
Пшеница несозрелая, овцы, виноград зеленый, с одной стороны и огонь (сап горящий), чудовища, зима лютая — с другой, — образы, требующие немедленного «перевода» на отношения между людьми: это истинные христиане (старообрядцы) и их гонители (патриарх Никон и его последователи). Показателен эпитет к слову овцы — мысленные; то есть они на самом деле не овцы, а люди.
Еще пример. Юноша жалуется, что его добрый необузданный конь
В стихе нет, конечно, коня как реального образа. Речь идет о трудности «царство Божие получити», поскольку в молодости неизбежно нарушение запретов, налагаемых строгой старообрядческой моралью. В этом случае, как и в предыдущем примере, изображение дано в аллегорическом плане.
Усложнение иносказательности происходит в сектантских стихах, которые в значительной мере опираются на традиционный песенный фольклор. В стихе, преобразующем мотивы былины об Илье Муромце на Соколе-корабле, кормчий — Иисус Христос, мачта — Бог Саваоф, «парусы — люди Божии», они наполняются «не ветрами, не вихорями, а самим-то Святым духом». Эта песня — аллегория: корабль — община сектантов, море — «море житейское», враждебное по отношению к ним. Однако эта аллегория переводится в план мистической реальности: на корабле есть и Христос, и Саваоф, и люди Божии, в других вариантах появляются Богородица, пророки, апостолы... Символика народных лирических песен переводится в план однозначно-аллегорический: сад, например, это культивируемые вождями общины (садовниками) успехи общины, различные стадии его природной жизни (цветущий, увядающий, засохший) — состояния этой общины. Образ реки в народной поэзии дает множество символических ситуаций, связанных с браком или его невозможностью, в целом с делами жизни и смерти. В сектантских стихах река тоже препятствие (или дорога), мешающее (помогающее) членам «корабля» общаться со своим «батюшкой» (Христом) или «родными».