Эссе
Часть лабиринта
(Del af labyrinten, 1982)
I
Портновский дом
Куда поедете летом отдыхать? – И в ответ мы называем одно или несколько источающих тепло названий из числа «настоящих» летних курортов Средиземноморья, – но тогда – между 1939-м и 49-м – мы могли ожидать или «не едем никуда», или, может быть, «двинемся на дачу». Первое означало, что мы остаёмся в Вайле и не увидим ничего, кроме обыкновенной городской улицы, второе же, – что, когда отец возьмёт отпуск, нам предстоял короткий переезд на южную сторону фьорда, в местечко неподалёку от Мункебьерга, где у профсоюза портных была своя дача.
Именно здесь – в родном городе и в «Портновском доме» – слово «лето» обрело для меня свой смысл и пропиталось теми впечатлениями, которых потом хватило, и, наверное, даже с избытком, чтобы наполнить собой и все мои прочие летние воспоминания, лето как болото и буйная растительность; тем не менее тогда я была склонна воспринимать всё это скорее как недостаток впечатлений, – а особенно если каким-то летом «двинемся на дачу» отменялось.
Мы говорили «двинемся на дачу», а не просто «поедем на дачу», скорее всего, потому, что дача находилась очень высоко, – на самом деле, на совершенно фантастической высоте, и навьюченный велосипед приходилось толкать вверх по тропе, – но за это полагалось вознаграждение: дача называлась «Луэрбьерг», – это и было источающим тепло названием настоящего летнего курорта.
А самое сильное летнее впечатление связано, наверное, с теплом, с ощущением того, как оно без остатка наполняет тело, что уже нет разницы, нет ощутимого перехода между воздухом и кожей. Когда это состояние наступало, всегда находился кто-то, кто говорил: «Сегодня лето», и притом с этим особым нажимом на слове «сегодня», означавшим и «наконец-то лето наступило», и «завтра оно уже кончится». Опустишься на стул или в траву, в тени или на солнцепёке с этим неожиданно начинающимся и затем уже непрекращающимся ощущением тепла в теле – аромат и пот, перемешанные в том отношении, которое придаёт реальность или хотя бы её возможность всякому ощущению тепла, духоты, жары, обжигающего солнца и т. д.
Такова череда мимолётностей, образов, ясных воспоминаний, в которых лето возникает в тебе и проникает в тебя: тропа на задворках завода Датской газовой компании, где хрустели под ногами чёрные остатки кокса и где на солнечной стороне всегда во множестве водились жёлтые улитки, подобные тихим язычкам пламени, – это было на пути к саду возле гавани, где засохшая земля разбегалась трещинами и где мы всё время что-то находили, потому что раньше там была свалка; иногда земля была белёсой и такой твёрдой, что об неё можно было пораниться, как о куски фарфора, которые мы там подбирали, – или тот вечер, когда мы на пути домой узнали слово «штиль». Или ещё один вечер и ещё один вечер. И мы говорили: «Сегодня лето». Кокс, фарфор и неподвижная вода.