— Замолчи сейчас же… — Зашипела Маргарита, стараясь поскорее рассчитаться с продавщицей. — На, ешь, пожалуйста, только молчи.
Но было уже поздно.
— У Маргариты Егоровны есть внуки? — Удивлённо спросил Полторацкий, поворачиваясь к Лике.
— Да, она прекрасно сохранилась! — С неподдельным восхищением откликнулась Лика. — Её внучке уже скоро четыре года. А моему сыну всего двенадцать. Он сейчас в пионерском лагере…
— Вот как? — Заинтересовался Полторацкий, и беседа потекла в приятном для обоих русле.
Маргарита Егоровна за соседним столиком сосредоточенно жевала котлеты — свою и Иринкину, к которой её внучка, занятая шоколадом, так и не притронулась.
ШУЛЮМ
Я вышла на улицу с мусорным ведром. Около мусоровоза стояла моя соседка с первого этажа Анна, оживленно беседуя с двумя охотниками в полном снаряжении — они были в пятнистых защитных костюмах, с ружьями и патронташами, на ремне у каждого висели большие охотничьи ножи в ножнах. Оба были навеселе. При моём приближении Анна неожиданно сильно обрадовалась:
— А вот и Валентина Владимировна вышла. Поговорите-ка с ней.
Вооруженные мужчины охотно обернулись ко мне. Один из них, Андрей, мой сосед с третьего этажа, начал с поздравлений:
— Валя, поздравляю. Я в «Заре Севера» читал твои стихи. Здорово. Молодец. Я вообще тебя уважаю за это. Только вот стихи у тебя непонятные.
— А что тут непонятного, — включился в разговор его друг, — всё понятно, я тоже читал. И рифма хорошая — «полёт — самолёт», «лодка — подлодка».
— У меня там нет таких слов, — неуверенно возразила я, не зная точно, что вообще напечатано в «Заре Севера».
— Ну, это я к примеру говорю, — согласился мой защитник, — но стихи понятные и жизненные, правильные.
— Об этом надо поговорить, — глубокомысленно заявил Андрей, погрозив кому-то пальцем. — А что, Владимировна, мы сейчас зайдём к тебе. Мы вот тут уток настреляли. Шулюм сварим и поговорим. Ты не против?
Я была совершенно не против уток, тем более что никогда в жизни не пробовала настоящий шулюм.
— Сейчас мы, — засуетился Андрей, — сейчас. Ты поднимайся, мы через пять минут.
Действительно, очень скоро они пришли. В руках у одного из них была бутылка водки, у другого — две бутылки пива.
— Это под шулюм, — оправдываясь, сказал Андрей. — Чтобы уточки плавали.
Через минуту моя прихожая наполнилась охотничьим обмундированием и оружием, я собирала на стол, а Андрей деловито начал разделывать двух серых уток, извлечённых со дна рюкзака.
— Утку не надо ни ошпаривать, ничего. — Комментировал он свои действия. — Вот так её надрезаешь, от шейки к брюшку, и выворачиваешь, как чулок… Готово. Давай казанок… Так, лучку сюда, морковки, лаврушки, специй… Так… На огонь. А сейчас и пропустить можно по одной, пока варится.
Мы сели за стол и, в ожидании шулюма, повели «писательский» разговор.
— Вот ты стихи там, рассказы пишешь, — начал Андрей. — А я ведь тоже мог бы писать. Столько у меня, ты знаешь, всего. Воспоминаний всяких. Да вот, не знаю, как подступиться.
— Да, — подхватил его приятель, которого, как оказалось, звали Юрием, — взять хотя бы как ты сегодня тонул.
— Да, ты понимаешь. Уток тьма в тундре. Мы настреляли десятка два, наверное, ну, полтора, не меньше. Но, понимаешь, достать не могли. Ветра нет, волны нет. Упадёт уточка в воду и качается на одном месте, никак её к берегу не прибивает. Одну такую серую подстрелил, ну вот такую. — И Сергей развёл руками, показывая, как подобает настоящему охотнику, размер трёхмесячного поросёнка. — Она упала, понимаешь, метрах в пятнадцати.
— Каких в пятнадцати, в десяти. — Возмущённо уточнил Юрий.
— Конечно, в десяти. Ну, думаем, сейчас достанем. Юрка девяносто килограмм, точно утонет, я — семьдесят, полегче. Захожу. Шаг, два, пять, по грудь сразу, чувствую, что засасывает, кричу, давай палку, Юрка, тащи. Слава богу, вытащил. А она, стерва, качается и качается, рядом прямо, как издевается.
— Собаку надо. — Посочувствовала я.
— Собаку! — Выдохнули они в один голос.
«Да мы эту собаку как уговаривали, — стал рассказывать Андрей. — Представляешь, идём туда, а там, на болоте ненка клюкву собирает, с собакой. Хорошая такая охотничья собака.
— Твоя? — Спрашиваем.
— Нет, — отвечает, — чья-то, потерялась. Вот ходит за мной уже два месяца. Кормлю её хлебом.
— Отдашь?
— Отдам. Забирайте. Только заплатите немножко.