А сыновья писали реже, реже,Но штемпеля на письмах были те же:Одесса, Севастополь, СталинградИ Ленинград, где старший сын Володя,Работая на Кировском заводе,Варил ежи для нарвских баррикад.
Когда подолгу почты не бывало,Мать старые конверты доставала,Читала письма, и мечталось ей:Нет на земле честнее и храбрее,Нет на земле сильнее и добрееВзращенных ею молодых парней.
Тревожные в газетах сводки были,И люди об Одессе говорили,Как говорят о самом дорогом.Старушка мать – она за всем следила —Шептала ночью: «Где же наша сила,Чтоб мы могли расправиться с врагом?»
О, как она бессонными ночамиХотела повидаться с сыновьями,Пусть хоть разок, пусть, провожая в бой,Сказать бойцу напутственное слово.Она ведь ко всему теперь готова —К любой беде и горести любой.
Но не могло ее воображеньеПредставить город в грозном окруженье,Фашистских танков черные ряды,К чужой броне в крови прилипший колос,Не слышала она Андрея голос:«Я ранен… мама… пить… воды… воды».
Пришел конверт. Еще не открывала,А сердце матери уже как будто знало…В углу листка – армейская печать…Настанет день, Одесса будет наша,Но прежних строчек:«Добрый день, мамаша!» —Ей никогда уже не получать…
…Глаза устали плакать – стали суше,Со временем тоска и горе глуше.Дров запасла – настали холода.Шаль распустила – варежки связала.Потом вторые, третьи… Мало, мало!Побольше бы! Они нужны – туда!
Все не было письма из Ленинграда.И вдруг она услышала: «Блокада».Тревожно побежала в сельсовет,Секретаря знакомого спросила.Тот пояснил… Опять душа заныла,Что от Володи писем нет и нет.
Пекла ли хлеб, варила ли картошку,Все думала: «Послать бы хоть немножко,За тыщу верст сама бы понесла!»И стыли щи, не тронутые за день.Вся в думах о голодном Ленинграде,Старуха мать обедать не могла.
Она была и днем и ночью с теми,Кто день и ночь, всегда, в любое времяРаботал, защищая Ленинград,И выполнял военные заданьяЦеной бессонницы, недоеданья —Любой ценой, как люди говорят…
…Опять скворцы в скоречни прилетели,И ожил лес под солнышком апреля,И зашумели вербы у реки…Из Севастополя прислал письмо Григорий:«Воюем, мать, на суше – не на море.Вот как у нас дерутся моряки!»
Она письмо от строчки и до строчкиПять раз прочла, потом к соседской дочкеЗашла и попросила почитать.Хоть сотню раз могла она прослушать,Что пишет сын про море, и про сушу,И про свое уменье воевать.И вдруг за ней пришли из сельсовета.В руках у председателя газета:– Смотри-ка, мать, на снимок. Узнаешь? —Взглянула только: «Сердце, бейся тише!Он! Родненький! Недаром снился! Гриша!Ну до чего стал на отца похож!»
Собрали митинг. Вызвали на сценуГероя мать Хохлову Аграфену.Она к столу сторонкой подошлаИ наклонилась. А когда сказали,Что Гришеньке Звезду Героя дали, —Заплакала. Что мать сказать могла?..
…Шла с ведрами однажды от колодца,Подходит к дому – видит краснофлотца.Дух захватило: Гриша у крыльца!Подходит ближе, видит: нет, не Гриша —В плечах поуже, ростом чуть повышеИ рыженький, веснушчатый с лица.
– Вы будете Хохлова Аграфена? —И трубочку похлопал о колено.– Я самая! Входи, сынок, сюда! —Помог в сенях поднять на лавку ведра,Сам смотри так улыбчиво и бодро —Так к матери не входят, коль беда.
А мать стоит, глядит на краснофлотца,Самой спросить – язык не повернется,Зачем и с чем заехал к ней моряк.Сел краснофлотец: – Стало быть, мамаша,Здесь ваша жизнь и все хозяйство ваше!Как управляетесь одна? Живете как?
Мне командир такое дал заданье:Заехать к вам и оказать вниманье,А если что – помочь без лишних слов.– Ты не томи, сынок! Откуда, милый?И кто послал-то, господи помилуй?– Герой Союза старшина Хохлов!
Как вымолвил, так с плеч гора свалиласьПоправила платок, засуетилась:– Такой-то гость! Да что же я сижу?Вот горе-то! Живем не так богато —В деревне нынче с водкой плоховато,Чем угостить, ума не приложу!
Пьет краснофлотец чай за чашкой чашку,Распарился, хоть впору снять тельняшку,И, вспоминая жаркие деньки,Рассказывает складно и толково.И мать в рассказ свое вставляет слово:– Вот как у нас дерутся моряки!