Там бомж и протоиерей, крестьяне и солдаты лежали рядом; их тесней объединяли даты.
Они одни видали сны, в верховье Волги жили...
Мы тоже веточку сосны на холмик положили.
За описанье не берусь обратного маршрута; но приоткрылась дочке Русь хотя бы на минуту.
Я думаю, что поняла она (я, впрочем, тоже): дорога - к Родине вела, пугая бездорожьем.
И надо не бояться зим, идти с открытым сердцем, найдется книжный магазин, где можно отогреться.
Найдется красное крыльцо, где не важна монета; найдется красное словцо не только для привета.
26.12.85
ПЕРСОНАЖ
Вот он - я, смешной и пылкий, книгочей и дуролом; я - с шипучею бутылкой; я - за письменным столом; я, живущий в ус не дуя; я, подстриженный под ноль; не сказавший слова всуе и разыгрывавший роль.
То в сандальях, то в ботинках, то в кирзовых сапогах; разодетый, как картинка, и в последней из рубах.
Перед взором словно фото годы, месяцы и дни; прерываться неохота: персонаж-то мне сродни.
С бесконечным интересом длю воскресное кино.
Только за парадным лесом есть ли дерево одно, то, которое покажет, чем душа моя жива, ведь она одна и та же, как ни разнятся слова.
Жизнь свою перелистаю, то-то воли дам рукам и стихов крылатых стаю разгоню - аж к облакам...
22.03.86
ВДРУГОРЯДЬ
Л.Ю.
Славно все же бывает на свете - вспоминается то, что забыл...
Я вдругорядь товарища встретил, словно в юность фрамугу открыл.
Мы полвечера с ним говорили про обиды давнишние, но чай не пили и кофе не пили, и не пили сухое вино.
Черт ли выкинул это коленце или ангел убавил вину...
Показал он мне сына-младенца, поглядел я на третью жену.
Чуть заметил, не трогая, книги; и растрогали нас не стихи, а какие-то давние миги и нелепые наши грехи.
Я бубнил про наветы и сплетни, он талдычил, что надо худеть, чтобы новое тысячелетье без одышки легко одолеть.
Мне за сорок, ему скоро сорок, а мы вроде болтливых сорок о приятелях давних и спорах раскричались, забывши про срок.
Между тем кукарекнула полночь, мне пришлось собираться домой; друг и тут деликатную помощь оказал, проводив по прямой.
Лишь в автобусном коробе гулком понял я, что который уж год я петлял по глухим закоулкам, избегая веселый народ.
Я лелеял нелепую хмурость, ею близких своих изводил, потому что боялся за юность, знать - ушла, а вернуть нету сил.
Что же, есть хоть осьмушка столетья, чтобы встретить достойно конец века, чтоб наши взрослые дети с уваженьем сказали: "Отец".
Впрочем, это не главное, если воплощаются в слово мечты, остаются пропетые песни и пройденные вместе мосты.
Пусть прокатится гулко столетье, словно обруч, гремя о настил...
Я вдругорядь товарища встретил, но о главном ещё не спросил.
11.05.86
Ты, помнится, меня спросил о жизни, явно, между прочим.
Своим распределеньем сил ты был, конечно, озабочен.
Ты продолжал свой марафон.
Бежал. Подпрыгивал, как мячик.
Что я? Всего лишь общий фон.
Обыкновенный неудачник.
А как живу? Да все пишу.
То громче кажется, то тише.
Спрессовываю жизнь свою в упругие четверостишья.
24.12.86
ЕЩЕ
Прекрасно юное Еще, когда, не зная правил, ещё под небосвод плечо бездумно не подставил.
Когда по радуге гулял бездомно и бездымно, когда души не оголял и рифмовал невинно.
Еще я водки не распил с очередным иудой, ещё не пущен на распыл был гений в пересудах.
Я как в колодец загляну в расплесканную юность.
Я полететь готов ко дну, лишь бы мечта плеснулась.
О, где ты, давнее Еще, где кулаки не сбиты, где дышат в спину горячо вчерашние обиды.
Я меньше сделал, чем хотел, чем мог, замечу гордо, когда б не цепь бездушных тел и ханжеские морды.
И все же звонкое Еще не растерял я в склоках.
Оно, раскручено пращей, ещё взлетит высоко.
Еще не заблужусь в лесу привычек, впрямь не промах, вновь ворох песен принесу, как в мае цветь черемух.
Так славься, зрелое Еще, когда противу правил под небосвод свое плечо ты радостно подставил.
З.02.86
ПАРИТЕТ
Когда ХХ век клониться стал к закату, взамен обычных вех что дал он виновато?
Не вольный труд в тиши и многих чад крестины - безверие души и жизнь без благостыни.
Не светлую мечту о красном воскресенье, а - пробки на мосту и гонки опасенья.
Достигнут паритет двух стран вооружений, и промискуитет стал нормой отношений.
22.07.87
ПРАВО НА ИМЯ
В.Х.
Век в имени сияют Рим и лев, веленья миру выписаны грубо, и до сих пор рыдают нараспев о солнце обмороженные губы.
Бел хлеб, - я говорю, - но мил лимон, и как года догадкою не мерьте, все так же молод синий небосклон и перевертень не боится смерти.
Алмаз в родстве с пылающей землей, а трос не может быть второго сорта; пусть мусор в голове сжигает зной и разумом наполнена реторта.
Пускай копыто опыта полно, но Мефистофель промахнется снова; заведено судьбы веретено, зане девиза нет превыше слова.
Нам гласных гласность в настоящий миг важнее, чем согласие согласных; поэт - не гид, он производит сдвиг в природе горней, что куда опасней.
Нет реверанса вычурности в том, чтоб оглянуться, смысл ища в оглядке; и мот словес вернется в отчий дом и с модою не раз сыграет в прятки.
Пусть видит каждый, кто душой не слеп: сейчас над поэтическим престолом взошли его навеки молот, серп; и Хлебников нас обступил простором.
14.02.88
ЗИМОГОР
Мне - 42. Когда б - температура, я умер бы от страха в тот же миг, но жизнь - конвейер, портится фигура; и вот уже я не мужик, старик.
Большой привет! Смените интересы.
Смотрите телевизор, черт возьми!
Там тоже есть и метры, и метрессы, и много восхитительной возни.
Возьмите побыстрее ноги в руки и сдайте на анализ вашу мысль, и не пилите сук, поскольку суки поддерживают на мизинцах высь.
Я, видно, из породы скупердяев, боюсь считать остатние года; и нет ни слуг, ни подлинных хозяев, лишь расплодились горе-господа.
Им нравится веселое молчанье, им хочется надежнее сберечь волынки иностранное звучанье и балалайки скомканную речь.
Гудит апрельский ветер за стеною, фрамуга выгибается дугой; и я захвачен возрастной волною, я словно тот же, но уже другой.
И все мои баллады кочевые трассируют, что жизнь одним права, ведь не склонилась на упрямой вые шального зимогора голова.
Итак, вперед, не признавая порчи, не занимая лучшие места; очередной апрель раскроет почки и скоро брызнет свежая листва...
23.03.88
ДАЛИ - 88
Остр ли скальпель грядущих идей, хрупок череп столетий - не знаю...
Толковище картин и людей.
Бесконечная пытка глазная.
Сатурналий круговорот.
Андрогина немое моленье.
Черной вечности траурный грот.
Рана-рот в ожидании мщенья.
Пьер Ронсар, Гете, Лотреамон, чьи стихи - детонатор рисунка.
Шум и блеск авангардных знамен.
Культуризм изощренный рассудка.
Как бы ни было чувство старо, удивление гонит на паперть.
Тавромахии злое тавро обожгло благодарную память.
Нас не зря по углам развели, золотой Аполлон и Венера.
Восковая фигура Дали - восклицательный знак интерьера.
24.04.88
Не любитель я гостиниц, но когда в отъезде долгом, номер - сладостный гостинец; блажь, повенчанная с долгом.