Москва: Художественная литература, 1970.
К ПОРТРЕТУ ЛЕРМОНТОВА
Поручик двадцати шести
годов, прости меня, прости
за то, что дважды двадцать шесть
на свете я была и есть.
Прости меня, прости меня
за каждый светлый праздник дня,
что этих праздников вдвойне
отпраздновать случилось мне.
Но если вдвое больше дней,
то, значит, и вдвойне трудней,
и стало быть, бывало мне
обидней и страшней вдвойне.
И вот выходит, что опять
никак немыслимо понять,
который век, который раз,
кому же повезло из нас?
Что тяжче: груз живых обид
или могильная трава?
Ты не ответишь — ты убит.
Я не отвечу — я жива.
Строфы века. Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск, Москва: Полифакт, 1995.
КАКАЯ ОСЕНЬ! ДАЛИ ДАЛЕКИ…
Какая осень! Дали далеки.
Струится небо, землю отражая.
Везут медленноходые быки
тяжелые телеги урожая.
И я в такую осень родилась.
Начало дня встает в оконной раме.
Весь город пахнет спелыми плодами.
Под окнами бегут ребята в класс.
А я уже не бегаю — хожу,
порою утомляюсь на работе.
А я уже с такими не дружу,
меня такие называют «тетей».
Но не подумай, будто я грущу.
Нет! Я хожу притихшей и счастливой,
фальшиво и уверенно свищу
последних фильмов легкие мотивы.
Пойду гулять и дождик пережду
в продмаге или в булочной Арбата.
Мы родились в пятнадцатом году,
мои двадцатилетние ребята.
Едва встречая первую весну,
не узнаны убитыми отцами,
мы встали в предпоследнюю войну,
чтобы в войне последней стать бойцами.
Кому-то пасть в бою? А если мне?
О чем я вспомню и о чем забуду,
прислушиваясь к дорогой земле,
не веря в смерть, упрямо веря чуду.
А если мне? Еще не заржаветь
штыку под ливнем, не размыться следу,
когда моим товарищам пропеть
со мною вместе взятую победу.
Ее услышу я сквозь ход орудий,
сквозь холодок последней темноты…
Еще едят мороженое люди
и продаются мокрые цветы.
Прошла машина, увезла гудок.
Проносит утро новый запах хлеба,
и ясно тает облачный снежок
голубенькими лужицами неба.
Маргарита Алигер. Стихотворения и поэмы в 2-х т.
Москва: Художественная литература, 1970.
КОГДА ГУЛЯЮТ МОЛНИЯ И ГРОМ…
Когда гуляют молния и гром,
когда гроза захлестывает дом,
в тепле постельном, в смутном полусне
одно и то же глухо снится мне.
Как будто я лежу на дне морском,
затянутая илом и песком, —
и никаких движений и дорог,
и никаких решений и тревог,
и никаких ни помыслов, ни дум,
и надо мной многопудовый шум,
и надо мной великая вода…
И, боже мой, как хочется тогда
в мир вечных битв, волнений и труда,
в сороковые милые года!
Маргарита Алигер. Стихи и проза в 2 т.
Москва: Художественная литература, 1975.
КОЛОКОЛА
Колокольный звон над Римом
кажется почти что зримым, —
он плывет, пушист и густ,
он растет, как пышный куст.
Колокольный звон над Римом
смешан с копотью и дымом
и с латинской синевой, —
он клубится, как живой.
Как река, сорвав запруду,
проникает он повсюду,
заливает, глушит, топит
судьбы, участи и опыт,
волю, действия и думы,
человеческие шумы
и захлестывает Рим
медным паводком своим.
Колокольный звон над Римом
кажется неутомимым, —
все неистовей прилив
волн, идущих на прорыв.
Но внезапно миг настанет.
Он иссякнет, он устанет,
остановится, остынет,
как вода, куда-то схлынет,
и откатится куда-то
гул последнего раската, —
в землю или в небеса?