БЬЮТ ЖЕНЩИНУ Бьют женщину. Блестит белок. В машине темень и жара. И бьются ноги в потолок, как белые прожектора!
Бьют женщину. Так бьют рабынь. Она в заплаканной красе срывает ручку как рубильник, выбрасываясь
на шоссе!
И взвизгивали тормоза. К ней подбегали, тормоша. И волочили и лупили лицом по лугу и крапиве... Подонок, как он бил подробно, стиляга, Чайльд-Гарольд, битюг! Вонзался в дышащие ребра ботинок узкий, как утюг.
О, упоенье оккупанта, изыски деревенщины... У поворота на Купавну бьют женщину.
Бьют женщину. Веками бьют, бьют юность, бьет торжественно набата свадебного гуд, бьют женщину.
А от жаровен на щеках горящие затрещины? Мещанство, быт - да еще как! бьют женщину.
Но чист ее высокий свет, отважный и божественный. Религий - нет,
знамений - нет. Есть
Женщина!..
...Она как озеро лежала, стояли очи как вода, и не ему принадлежала как просека или звезда,
и звезды по небу стучали, как дождь о черное стекло, и, скатываясь,
остужали ее горячее чело. 1960 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ОСЕНЬ В СИГУЛДЕ Свисаю с вагонной площадки, прощайте,
прощай мое лето, пора мне, на даче стучат топорами, мой дом забивают дощатый, прощайте,
леса мои сбросили кроны, пусты они и грустны, как ящик с аккордеона, а музыку - унесли,
мы - люди, мы тоже порожни, уходим мы,
так уж положено, из стен,
матерей
и из женщин, и этот порядок извечен,
прощай, моя мама, у окон ты станешь прозрачно, как кокон, наверно, умаялась за день, присядем,
друзья и враги, бывайте, гуд бай, из меня сейчас со свистом вы выбегайте, и я ухожу из вас,
о родина, попрощаемся, буду звезда, ветла, не плачу, не попрошайка, спасибо, жизнь, что была,
на стрельбищах в 10 баллов я пробовал выбить 100, спасибо, что ошибался, но трижды спасибо, что
в прозрачные мои лопатки входило прозренье, как в резиновую перчатку красный мужской кулак,
"Андрей Вознесенский" - будет, побыть бы не словом, не бульдиком, еще на щеке твоей душной "Андрюшкой",
спасибо, что в рощах осенних ты встретилась, что-то спросила и пса волокла за ошейник, а он упирался, спасибо,
я ожил, спасибо за осень, что ты мне меня объяснила, хозяйка будила нас в восемь, а в праздники сипло басила пластинка блатного пошиба, спасибо,
но вот ты уходишь, уходишь,
как поезд отходит, уходишь... из пор моих полых уходишь, мы врозь друг из друга уходим, чем нам этот дом неугоден?
Ты рядом и где-то далеко, почти что у Владивостока,
я знаю, что мы повторимся в друзья и подругах, в травинках, нас этот заменит и тот "природа боится пустот",
спасибо за сдутые кроны, на смену придут миллионы, за ваши законы - спасибо,
но женщина мчится по склонам, как огненный лист за вагоном...
Спасите! 1961 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
САГА Ты меня на рассвете разбудишь, проводить необутая выйдешь. Ты меня никогда не забудешь. Ты меня никогда не увидишь.
Заслонивши тебя от простуды, я по 1000 думаю: "Боже всевышний! Я тебя никогда не забуду. Я тебя никогда не увижу".
Эту воду в мурашках запруды, это Адмиралтейство и Биржу я уже никогда не забуду и уже никогда не увижу.
Не мигают, слезятся от ветра безнадежные карие вишни. Возвращаться - плохая примета. Я тебя никогда не увижу.
Даже если на землю вернемся мы вторично, согласно Гафизу, мы, конечно, с тобой разминемся. Я тебя никогда не увижу.
И окажется так минимальным наше непониманье с тобою перед будущим непониманьем двух живых с пустотой неживою.
И качнется бессмысленной высью пара фраз, залетевших отсюда:
"Я тебя никогда не забуду. Я тебя никогда не увижу". Андрей Вознесенский. Не отрекусь. Избранная лирика. Минск, "БелАДИ", 1996.
* * * Сидишь беременная, бледная. Как ты переменилась, бедная.
Сидишь, одергиваешь платьице, И плачется тебе, и плачется...
За что нас только бабы балуют И губы, падая, дают,
И выбегают за шлагбаумы, И от вагонов отстают?
Как ты бежала за вагонами, Глядела в полосы оконные...
Стучат почтовые, курьерские, Хабаровские, люберецкие...
И от Москвы до Ашхабада, Остолбенев до немоты,
Стоят, как каменные, бабы, Луне подставив животы.
И, поворачиваясь к свету, В ночном быту необжитом
Как понимает их планета Своим огромным животом. 1957 Андрей Вознесенский. Не отрекусь. Избранная лирика. Минск, "БелАДИ", 1996.
НА ОЗЕРЕ Прибегала в мой быт холостой, задувала свечу, как служанка. Было бешено хорошо и задуматься было ужасно!
Я проснусь и промолвлю: "Да здррравствует бодрая температура!" И на высохших после дождя громких джинсах - налет перламутра.
Спрыгну в сад и окно притворю, чтобы бритва тебе не жужжала. Шнур протянется
в спальню твою. Дело близилось к сентябрю. И задуматься было ужасно,
что свобода пуста, как труба, что любовь - это самодержавье. Моя шумная жизнь без тебя не имеет уже содержанья.
Ощущение это прошло, прошуршавши по саду ужами... Несказаемо хорошо! А задуматься - было ужасно. Андрей Вознесенский. Не отрекусь. Избранная лирика. Минск, "БелАДИ", 1996.
БЫЛИНА О МО Словно гоголевский шнобель, над страной летает Мобель.
Говорит пророк с оглобель: "Это Мобель, Мобель, Мобель всем транслирует, дебил, как он Дудаева убил.
Я читал в одной из книг Мобель дик!.."
- А Мадонна из Зарядья тройню черных родила. "Дистанционное зачатье" утверждает. Ну, дела!
Жизни смысл отстал от денег. Мы - отвязанные люди, без иллюзий.
Мобеля лауреаты проникают Банку в код. С толстым слоем шоколада Марс краснеет и плывет.
Ты теперь дама с собачкой ляжет на спину с тоски, чтоб потрогала ты пальчиком в животе ее соски.
Если разговариваешь более получаса,рискуешь получить удар
самонаводящейся ракетой. - Опасайтесь связи сотовой. - Особенно двухсотой. - Налей без содовой.
Даже в ванной - связи, связи, запредельный разговор, словно гул в китайской вазе, что важнее, чем фарфор.