Но и праведник-аскет, торопящийся в мечеть, Просто, как зеленый плод, не успел еще созреть.
Ты спросила: "Это кто?" Слух ласкал небрежный ток. "Дервиш, - кто-то дал ответ. - Просит милостыни он".
О притворство! Но зачем за неверность клясть подруг, Коль подругам красота изменяет тоже вдруг?
Знаешь ты - зачем заря? Чтоб тавро разлуки мог У влюбленных выжигать полыхающий восток.
В этом мире все не так. Тошно жить Хосрову в нем. Оттого играет он с красотою, как с огнем.
* * *
Когда источаешь улыбкою мед, Никто у торговцев сластей не берет.
Когда возникаешь на миг предо мной, В глазах - кипарис, озаренный луной.
Сверкнешь красотой - расступается ночь. С тобой состязаться и солнцу невмочь.
Бледнеет, но спать не уходит луна. Должно быть, от ревности ей не до сна.
О прелести локонов я промолчу, Безумцев запутать в кудрях не хочу.
Нет, я не один восхищаюсь тобой. Увидев тебя, восхитится любой.
Я - раб твой, и все ж всемогущ и велик. Владыка и раб у владыки владык.
Ты перлы стихами, Хосров, произнес И в мир превратил первозданный хаос.
* * *
Не думай, что влюбленные - Адамовы сыны. О друг мой, это ангелы, бесплотные, как сны. Не духи ли воистину Меджнун, Вамик и Вис, Из горних тайн обители спустившиеся вниз? О пери, будь источником и впрямь воды живой Для жаждущих, которые уходят в мир иной!
От твоего видения в бессонной тьме ночей Бегу, как мышь летучая от солнечных лучей.
Хосров на грани гибели из-за твоей красы. Наставник - прочь! Что мертвому дыхание Исы?
* * *
О, верь, тебя не заменю красавицей другою, Клянусь лежащей пред тобой во прахе головою!
Мою могилу посетишь в ином тысячелетьи И розу верности найдешь по-прежыему в расцвете.
Тоскою мой развеян прах. Я у нее в неволе, Но ветру прах моей тоски развеять не позволю.
Поистине глаза того подернуты туманом, Кто кипарис превознесет, с твоим равняя станом.
Как не страшиться за тебя, коль одержимым взглядом Тебя пронзают сотни глаз, когда проходишь рядом?
И я нисколько не дивлюсь, что странниками стали Сердца, сраженные тобой, гонимые печалью.
Отринь Хосрова, если он найти не сможет силы К тебе явиться, убоясь, что это - шаг в могилу.
* * *
Ты для меня была предвечности зарею. Явившись в этот мир, пошел я за тобою.
Когда же ты ушла, от слез, подобных граду, Потоки разлились соперникам преградой.
Узнайте, о друзья! Не воспылает роза Лишь оттого, что льют глаза влюбленных слезы. Жестокая, никто, израненный любовью, На жертвенник любви не пролил столько крови!
Я долго умолял явить к страдальцу жалость, Когда же ты пришла, как быстро ночь промчалась
И все ж благодарю за дивное мгновенье, Хоть ты была скупой, наверно, от смущенья.
О вы, что на пирах минувшей ночью пили, Я не вина вкусил, а влаги Сальсабиля!
Как финики вкусны, спросите у рассвета. Увы, остались мне шипы от пальмы этой.
Поныне пью вино, о роза, ночи нашей. Что может быть, Хосров, мудрее винной чаши?
* * *
Тюрчанка знает, как пытать, Являя лунный лик опять. Испепеляет сердце мне. Ну что ж, я - раб. Сгорю в огне. Подвыпьет, камнем из ворот В меня, как в дервиша, швырнет. Что розе горе соловья? Кичится, аромат струя. Кто плачет от любвп, как я, Бросает честь в поток ручья. Душа уходит в мир иной - Твои глаза тому виной. Хосров, тебя увидев, смолк, Хоть в красноречьи знает толк. Вынув сердце, в душу ты пришла на царство. Ты причина боли и ее лекарство
Грудь мою открыто, оказавши милость, Рассекла и в ней же тайно воцарилась.
Превратила царство в жалкую пустыню И среди развалин царствуешь поныне.
"Стою оба мира", - гордо ты сказала. За себя, считаю, запросила мало.
О потоках крови вспоминаешь редко, Но грустишь, увидев сломанную ветку.
Как враги ислама, ты творишь насилье. Милость властелина - верный путь к могиле.
От твоей улыбки сладостно застолье. Что же я рыдаю, что же таю солью?
Сердца нет, остались только боль и горе, И душа покинет узы тела вскоре.
Красота приносит огорченье старым. О Хосров, не стоит поддаваться чарам!
Тайно пришла на рассвете, точно сиянье дня, И заарканила ловко локонами меня.
Дверь распахнула и стала, переступив порог. Обмер... Когда ж очнулся, глаз отвести не мог.
О твоего явленья благословенный миг! Передо мной, как в тумане, плыл несравненный лик.
Взор, колдовски пьянящий, точно нарцисса взор, Томностью глаз газели ранил меня в упор.
Видя, как лик сияет, солнечный свет струя, Блага земли и неба предал забвенью я.
Мне без него и услады - жалящее острие. Чашу протянешь с ядом - выпью, ликуя, ее.
Вскрикнул: "Хосрову в ухо вдень, как рабу, кольцо, Только бы вечно видеть мог я твое лицо!"
* * *
Стар, но от любви не освободиться, Бьюсь в ее силках пойманною птицей.
Вьет орел гнездо на крутых вершинах, Я же, как сова, жизнь влачу в руинах.
Были у меня и душа и разум, Отняла любовь ум и душу разом.
Погребков друзья избегают ныне, Я же в погребках легок на помине.
Жизнь прошла, и все же гурий не покину. Чтит своих богов брахман до кончины.
О жестокий рок, спи, смежив зеницы, В погребках позволь от тебя укрыться!
Где былой огонь? Стал, увы, золою. Точно мотылек, я сожжен свечою.
Но опять вдали показалась пери, И душа опять ей открыла двери.
Я в любви застрял, точно волос в гребне. Оттого Хосров у молвы на гребпе.
* * *
Ты мне ответишь на зов едва ли, И тяжко бремя моей печали. О, как терзаешь меня жестоко! Должно быть, это веленье рока.
В груди не сердце, а чаша горя. Вместимость чаши иссякнет вскоро.
Зачах я, точно без влаги колос. Как я, пожалуй, не тонок волос.
Познав жестокой любовь и чары, Считаю лаской судьбы удары.
Слезами таю, как тают свечи, И все ж надеюсь и жажду встречи.
О, ты пытаешь меня умело: Уносишь сердце, сражаешь тело.