Мне снились дачные вокзалы, смех, весна, и, окруженный тряской бездной,очнулся я, привстал, и ночь была душна, и замедлялся ямб железный.
По занавеске свет, как призрак, проходил. Внимая трепету и треньюсмолкающих колес, я раму опустил: пахнуло сыростью, сиренью.
Была передо мной вся молодость моя: плетень, рябина подле клена,чернеющий навес, и мокрая скамья, и станционная икона.
И это длилось миг… Блестя, поплыли прочь скамья, кусты, фонарь смиренный.Вот хлынула опять чудовищная ночь, и мчусь я, крошечный и пленный.
Дорога черная, без цели, без конца, толчки глухие, вздох и выдох,и жалоба колес, как повесть беглеца о прежних тюрьмах и обидах.
Груневальд
4 июля 1921 г.
«Кто меня повезет…»
Кто меня повезетпо ухабам домой,мимо сизых болоти струящихся нив?Кто укажет кнутом,обернувшись ко мне,меж берез и рябинзеленеющий дом?Кто откроет мне дверь?Кто заплачет в сенях?А теперь – вот теперь —есть ли там кто-нибудь,кто почуял бы вдруг,что в далеком краюя брожу и пою,под луной, о былом?
Берлин
1921 г.
Перо
Зелененьким юрким внучатамнаказывал леший в бору:«По черным ветвям, по зубчатым,жар-птица порхнет ввечеру;
поймайте ее, лешенечки,и клетку из лунных лучейвозьмите у ключницы-ночки,да так, чтоб не видел Кощей.
Далече от чащи брусничнойумчите добычу свою;найдете вы домик кирпичныйв заморском туманном краю.
Оставьте ее на пороге:там кроткий изгнанник живет;Любил он лесные дорогии вольный зеленый народ».
Так дедушка-леший на елишушукал, и вот ввечеру,как струны, стволы зазвенелии что-то мелькнуло в бору.
Маячило, билось, блестело,Заохал, нахохлился дед…Родимые, знать, улетелажар-птица из пестрых тенет.
Но утром, как пламя живое,на пыльном пороге моемлежало перо огневоес цветным удлиненным глазком.
Ну что ж, и за этот подарокспасибо, лесные друзья.Я беден, и день мой неярок,и как же обрадован я.
Кембридж
7 июня 1921 г.
«Мечтал я о тебе так часто, так давно…»
Мечтал я о тебе так часто, так давно, за много лет до нашей встречи,когда сидел один, и кралась ночь в окно, и перемигивались свечи.
И книгу о любви, о дымке над Невой, о неге роз и море мглистомя перелистывал и чуял образ твой в стихе восторженном и чистом.
Дни юности моей, хмельные сны земли, мне в этот миг волшебно-звонкийказались жалкими, как мошки, что ползли в янтарном блеске по клеенке.
Я звал тебя, я ждал. Шли годы. Я бродил по склонам жизни каменистыми в горькие часы твой образ находил в стихе восторженном и чистом.
И ныне, наяву, ты, легкая, пришла, и вспоминаю суеверно,как те глубокие созвучья-зеркала тебя предсказывали верно.
6 июля 1921 г.
«Как было бы легко, как песенно, как дружно…»
Как было бы легко, как песенно, как дружно мои моленья бы неслись,когда бы мы в саду, во храме ночи южной с тобой нечаянно сошлись.
Свет лунный по кустам, как лоск на мокрых сливах, там серебрится средь полян.Бестрепетны цветы. В аллеях молчаливых медвяный, бархатный туман.
И ветерок вдали рождается, и вскоре вздыхает жимолость во сне.За кипарисами угадываешь море. Чу! Море молится луне.
Скользит оно, скользит, сокрытой страстью вея, и слышишь и не слышишь ты,и смутный мотылек, жужжа и розовея, считает смутные цветы.
9 июля 1921 г.
«От взгляда, лепета, улыбки…»
От взгляда, лепета, улыбкив душе глубокой иногдасвет загорается незыбкий,восходит крупная звезда.
И жить не стыдно и не больно;мгновенье учишься ценить,и слова одного довольно,чтоб все земное объяснить.
Груневальд
31 июля 1921 г.
«Позволь мечтать… Ты первое страданье…»
Позволь мечтать… Ты первое страданьеи счастие последнее мое.Я чувствую движенье и дыханьетвоей души… Я чувствую ее,как дальнее и трепетное пенье…Позволь мечтать, о, чистая струна!Позволь рыдать и верить в упоенье,что жизнь, как ты, лишь музыки полна.