Новолуние разоблачает парад искусств,
что лишь отпечатком воспоминаний, умелых рук
терпет тысячелетья ход.
Барокко, классика, сатира горгульих морд.
Оскал улыбок тешит взор.
Преклоненье падших изменило грязи.
Жалость, скорбь, стремящихся к небу рук.
Перед увяданием равны все, сколь бы не чисты мотивы.
Под сонату ведется хоровод теней…,
Каждый день сменяя высоты талисманов.
Аплодисменты браваде той разрухи -
преподносят сами венцы падений.
Фигур ведущих нет.
Есть утихающая в унисон хода.
Хоровод
Да восстанут мертвецы под ложью скорбных красноречий.
Раскалит их ненависть маскарад сутяжных прений.
Те, кто в одиночестве принял свой конец – в тишине задушит,
не напомнив в чем тот грех.
Кто не имел возможности вздохнуть – изгонит страхом трусливый дух.
Кто умер в нищете – отдаст потроха тех крыс,
кои продлевали его муки.
Кто от насилия погиб – столкнет со скалистого утеса,
выслушав все честные мольбы.
Кто мнимо очистился в огне – заживо сдерет кожу баснословца.
Кто от шальной пули оступился – изведает каждую тропу,
всем дав о себе узнать.
Пляс, шарады и прыжки из парапета.
Вокал высокий, низкий баритон и четверостишья.
Открывают занавес новых лиц актеры.
Праздник мести, оцените труппу.
Судьбу свою вершат и опосля смерти.
Шут
Грациозно, с неряшливой походки, открывает вечер шут.
Его не ждали в банкетном зале, не приглашали танец первый исполнять.
Желали бы выгнать на зябкую погоду.
Да смельчак тот и не слушал вовсе, взглядов скверных не ловил.
Тычки пальцев, осужденья. К подобной чуши терпелив.
Лесть его стезя. А в предрассудках отличим вкусами гурмана.
Он изысканно глумлив. Срывает маски озорно,
вскрывая душу настроений.
Шутки, пляски, на руках прыжки. Увороты от рапиры стражей.
Он не пришел по приглашенью подлой стороны,
он ворвался к себе домой на сцену зрелищ и сатиры толкований.
Шалун снимает серьги с дам, улыбкою пленяя да похотливым взглядом.
Господа шалеют, поминая кошелек.
Их дыханье прерывает гул пропавшей без вести монетки.
Музыканты давно сложили инструменты, поддавшись шуму неурядиц.
Прислуга встала за спины вельмож, безопасно созерцая.
Звонким смехом заливался шут, сам себе слагая партитуру.
Его казнят. Всем это известно.
В последний раз он выдохнул огонь, сожжа кому-то брови.
Грациозно прогнув спину, сердце замерло его.
Танец пылкий обязан продолжаться,
но меч королевской стражи иначе рассудил.
Пал звонко шут, в памяти для всех шутом оставшись.
Конец