Выбрать главу
от трехполья                      веет сединами. И до этого дня                         наш советский бедняк голосит              на работе                              «Дубину», а новейший кулак                              от культурнейших благ приобрел                за машиной машину. «Эх, железная,                         пустим. Деревенщина —                           сама пойдет. Заплатит,—                    получим                                  и пустим». Лицо приятное,                          ласковый глаз, улыбка             не сходит с губ. Скостит              на копейку                               задолженность с вас, чтоб выпотрошить —                                   рупь. Год, другой —                        и вся округа в кабалу               затянута туго. Трут в поклонах                           лбом о́нучи: «Почет             Иван Пантелеймонычу». Он добряк,                  но дочь, комсомолку, он в неделю                     со света сживет. «Где была?                    Рассказывай толком! Набивала                 детьми                             живот?» Нет управы.                    Размякло начальство от его           угощения частого. Не с обрезом                       идет под вечер,— притворясь,                    что забыл о вражде, с чаем            слушает радиоречи — уважаемых вождей. Не с обрезом                      идет                              такой мужик. Супротив милиции…                                   Где ж им?! Но врагу своему                           сегодня                                        гужи он намажет                    салом медвежьим. И коняга,               страшась медведя, разнесет                того, кто едет. Собакой              сидит                        на своем добре. У ямы,            в кромешной темени, зарыта             деньга                        и хлеб,—                                       и обрез зарыт           до поры до времени. Кулак орудует,                         нечего спать. Будем крепче, чем кре́мни. Никаким обрезом                             обратно и вспять не повернуть                      советского времени. Хотя         кулак                   лицо перекрасил и пузо            не выглядит грузно — он враг             и крестьян,                               и рабочего класса, он должен быть                          понят                                   и узнан. Там,        где речь                      о личной выгоде, у него           глаза навыкате. Там,        где брюхо                         голодом пучит, там        кулачьи                      лапы паучьи. Не тешься,                   товарищ,                                  мирными днями, сдавай             добродушие                                  в брак. Товарищ,                помни:                           между нами орудует              классовый враг.

ДАЕШЬ ТУХЛЫЕ ЯЙЦА!

(Рецензия № 1)

Проходная комната. Театр б. Корш

Комната               проходная во театре Корша                           (бе). Ух ты мать…                      моя родная! Пьеска —                 ничего себе… Сюжетец —                    нету крепче: в роли отца — мышиный жеребчик с видом спеца. У папы            много тягот: его жена собой мордяга и плохо сложена. (Очевидно,                   автор влип в положительный тип.) Целый день семенит на доклад с доклада. Как       змее               не изменить?! Так ей и надо. На таких               в особенности скушно жениться. И папа,             в меру                        средств и способностей, в служебное время                                лезет на жилицу. Тут где ж                невинность вынести? И сын,            в семейке оной, страдая от невинности, ходит возбужденный. Ему        от страсти жарко, он скоро               в сажень вытянется… А тут уже —                     кухарка, народа представительница. Но жить              долго нельзя без идеолога. Комсомолец                     в этой роли агитнуть ужасно рад: что любой из граждан                                    волен жить с гражданками подряд. Сердце не камень: кухарка             в ту же ночку обеими ногами лезет          на сыночка. Но только лишь                           мальчишеских уст коснулись                  кухаркины уста — в комнату                 входит                             один хлюст в сопровождении                             другого хлюста. Такому             надо много ли: монокль в морщине, и дылда               в монокле лезет к мужчине. Целует             у мальчика десять пальчиков. Пока         и днем и ночью вот это длится, не отстают                   и прочие действующие лица. Я сбежал                от сих насилий, но     вполне уверен в этом, что в дальнейшем                               кот Василий будет жить                   с велосипедом.