Спасибо тебе, что стонала и пела.Я ветром иду по горячей золе,А ты разнеси мое смертное телоНа сизом крыле по родимой земле.
Надпись на книге*
Покинул я семью и теплый дом,И седины я принял ранний иней,И гласом вопиющего в пустынеМой каждый стих звучал в краю родном.
Как птица нищ и как Иаков хром,Я сам себе не изменил поныне,И мой язык стал языком гордыниИ для других невнятным языком.
И собственного плача или смехаЯ слышу убывающее эхо,И – Боже правый! – разве я пою?
И разве так все то, что было свято,Я подарил бы вам, как жизнь свою?А я горел, я жил и пел – когда-то.
Ночная работа*
Свет зажгу, на чернильные пятнаПогляжу и присяду к столу, —Пусть поет, как сверчок непонятно,Электрический счетчик в углу.
Пусть голодные мыши скребутся,Словно шастать им некогда днем,И часы надо мною смеютсяНа дотошном наречье своем, —
Я возьмусь за работу ночную,И пускай их до белого дняОбнимаются напропалую,Пьют вино, кто моложе меня.
Что мне в том? Непочатая глыба,На два века труда предо мной.Может, кто-нибудь скажет спасибоЗа постылый мой подвиг ночной.
«Идет кораблей станица…»*
Идет кораблей станица,Просторна моя дорога,Заря моя, Заряница,Шатры Золотого Рога!
И плакалось нам, и пелось, —Доплыли до середины —Куда мое море делось,Где парус мой лебединый?
Довольно! В пучине южнойТони, заморское диво!Что темному сердцу нужноОт памяти неправдивой?
«Порой по улице бредешь…»*
Порой по улице бредешь —Нахлынет вдруг невесть откудаИ по спине пройдет, как дрожь,Бессмысленная жажда чуда.
Не то чтоб встал кентавр какойУ магазина под часами,Не то чтоб на СерпуховскойОткрылось море с парусами,
Не то чтоб захотеть – и ввысьКометой взвиться над Москвою,Иль хоть по улице пройтисьНа полвершка над мостовою.
Когда комета не взвилась,И это назовешь удачей.Жаль: у пространств иная связь,И времена живут иначе.
На белом свете чуда нет,Есть только ожиданье чуда.На том и держится поэт,Что эта жажда ниоткуда.
Она ждала тебя сто лет,Под фонарем изнемогая…Ты ею дорожи, поэт,Она – твоя Серпуховская.
Твой город, и твоя земля,И невзлетевшая комета,И даже парус корабля,Сто лет, как сгинувший со света.
Затем и на земле живем,Работаем и узнаемДруг друга по ее приметам,Что ей придется стать стихом,Когда и ты рожден поэтом.
Дума*
И горько стало мне, что жизнь моя прошла,Что ради замысла я потрудился мало,Но за меня добро вставало против зла,И правда за меня под кривдой умирала.
Я не в младенчестве, а там, где жизни ждал,В крови у пращуров, у древних трав под спудом,И целью, и путем враждующих начал,Предметом спора их я стал каким-то чудом.
И если в дерево впивается пила,И око Божие затравленного зверя,Как мутная вода, подергивает мгла,И мается дитя, своим врачам не веря,
И если изморозь ложится на хлеба,Тайга безбрежная пылает предо мною,Я не могу сказать, что такова судьба,И горько верить мне, что я тому виною.
Когда была война, поистине, как ночь,Была моя душа. Но – жертва всех сражений —Как зверь, ощерившись, пошла добру помочьДуша, глотая смерть, – мой беззащитный гений.
Все на земле живет порукой круговой,И если за меня спокон веков бороласьЛиства древесная — я должен стать листвой,И каждому зерну подать я должен голос.
Все на земле живет порукой круговой:Созвездье, и земля, и человек, и птица.А кто служил добру, летит вниз головойВ их омут царственный и смерти не боится.
Он выплывет еще и сразу, как пловец,С такою влагою навеки породнится,Что он и сам сказать не сможет, наконец,Звезда он, иль земля, иль человек, иль птица.