Глава вторая
I.
И только к двум часам огонь тушили в зале
И зажигали в коридоре ночники,
И гулкую рояль устало запирали,
И замолкали мягкие шаги…
Тогда — на медный лист из теплого камина
Унылый дед в шлафроке вылезал
И отпирал буфет, и брал Бенедиктина;
Садился на диван с ногами и вздыхал.
И изредка, погладив под усами,
Справлялся он с звонившими часами,
Чтоб вó-время убрать Бенедиктин,
Закрыть буфет и влезть опять в камин.
II.
И думал он о тетке, Вальке, Kocтe,
О тихой, грустной Каде и бурчал:
«Так-с, значит, проморгал свое Замостье!
Такой же хлюст, как и когда кончал!…
Живет с какой-то феей, примостился
В чиновники особых поручений… Что ж —
Как Федя от растрат не удавился!
В маман пошел, не очень-то проймешь…
Агриппочка — селедка, как и прежде!
Все так же красится и так же все в надежде,
Однако подцепила гемморой,
И теткой сделалась такой, что ой-ой-ой!…
III.
Живи-бы я, так в порошок растерла б
И, как жена, шипела б: «в гроб сведет —
От курева схватил чахотку горла,
Теперь паралича от пьянства ждет!»
Дед замолчал и пересел уютней:
«Однако, эта Капка — чорт возьми —
Блох развела… мою, бывало, Лютню
С дивана-то кнутом мамзель Мими…
А эта, вшивка, дрыхнет на подушке,
Нос в нос с хозяйкой, лапочки на брюшке,
Не слышит, что я здесь, ей в тон храпит
И от обжорства и от блох скулит…
IV.
Агриппочка! Одна из всех осталась,
И с той-то взятки гладки… Дожил я!
Еще придется (вот уж не гадалось)
Приискивать камины для себя…
Теперь вон входят в моду спиртовые -
Из спирта в спирт — еще одна печаль!
Как раз задохнешься! Нет — времена былые
И по людям и по каминам жаль!
Примнут тебя березой да осиной,
Успеешь надышаться древесиной,
Да и огонь и дым сродни лесам,
Зеленые псалмы шумящим к небесам.
V.
И, помолчав, заговорил он снова:
«А Кадя что? Сидит там у себя…
Все не с кем вымолвить живого слова
И пишет по ночам дневник, как я.
Эх, слопают, родимая, уж знаю,
Кого тебе нащупал в женихи
Шалдерник Константин. Да я не унываю…
Чего мне унывать? Грехи, грехи!
Пройди, голубушка, сперва огонь и воду
И трубы медные, а там ищи уж броду,
Иль, как сестра Ариша, мышьяком
Травись ceбe… Кому печаль о том?
VI.
Нет, хорошо — спасибо преисподни! -
Так посидеть… Уют — тянуть Бенедиктин,
Глядеть знакомое и думать, как сегодня,
О том, о сем, с луною на один.
Весь этот маринад еще пра-пра варили
И что ж — довольствуются им и до сих пор,
Пра-пра, тe все-же так иль этак жили,
А эти — тянут тухленький раствор.
На что им жизнь? Они не знают жизни!
Водою мертвой спрыснуты… А брызни
Живой водой — какой переполох
У всех, во всем, у этих даже блох!
VII.
«И нужно ли? Раз жизнь захочет — надо,
А не захочет — так тому и быть:
Для жизни — щебень, в небесах — награда…
И мнe пора-б и плюнуть, и забыть.
Да старая привычка — лезть без толку,
Куда не след! Вот в чем печаль… Смотрю,
На лестницу забравшись, к Каде в щелку —
Тоска гнетет, тоска и злишься на зарю,
Которая опять в камин загонит,
Опять покойника по чину похоронит,
И будут на спину валить тебе дрова,
И будет огненной седая голова.
VIII.
«Ах, если б снова жить! не дедом быть, а Петей!
Я был ведь не дурен, я был красноречив…
Графиней Ланговой я был замечен в свете
И приглашен в салон — и это ведь не миф!…»
Дед замолчал и, видит, Лунный Мальчик
Вдруг соскочил с луча и подошел к нему
И улыбается; грозит, согнувши пальчик,
И говорит, колебля полутьму:
— Ты хочешь жить, мертвец? Я — мертвых оживитель,
Профессия недавняя… Родитель
Твой оживлен был мной за радужную, но —
Он слова не сдержал и умер вновь давно…