Выбрать главу
Скажи, какой злой дух, конечно в наказанье За тяжкие грехи, внушил тебе желанье На этом поприще твоих изведать сил? Иль участь горькую не знаешь ты, Людмил, В удел сужденную комическим поэтам? Веселья все забыв, расставшись с целым светом, Трудам всю жизнь свою ты должен посвятить, С терпеньем слушать вздор, без ропота сносить Насмешки остряков, нападки журналистов, Суждения купцов, лакеев, копиистов, — И словом, всей Москве отдав себя на суд, За милость почитать, когда из снисхожденья, Порядком осмеяв твое произведенье, С ним вместе и тебя забвенью предадут. Все это б доказать я мог легко примером, — Но участи тебе других не можно ждать, Уж верно, будешь ты у нас вторым Мольером; Все станут и должны тебе рукоплескать. Согласен и на то. Не скажем мы ни слова, Как много ты ночей провел совсем без сна; Положим, что твоя комедия готова, Отдать ее в театр — забота лишь одна Осталася тебе, — и вот из доброй воли, Мытарства все пройдя, успеешь наконец; Пиеса принята, расписаны все роли, Друзья заранее плетут тебе венец, Враги до времени свою скрывают злобу, И ты, довольный всем, являешься на пробу, Спешишь ее начать... О, бедный мой Людмил! Крепись, мой друг, терпи! Час бедствий наступил. Каких ты перенесть не должен испытаний, Препятствий и досад, несносных истязаний... Ты, верно, скажешь мне: «Все это не беда, Награду приобресть не можно без труда». Она перед тобой — твоя, в том нет сомненья! И вот настал уж день желанный представленья; На сцене ты давно — в ужасных суетах, С смущеньем на челе, с улыбкой на устах. К актерам всем в глаза с поклоном забегаешь, Здесь руку жмешь слуге, там дядю обнимаешь, И даже сам суфлер, попав к тебе в друзья, Бросает вкруг себя взгляд важный и спесивый. Но вот шумит партер — сей грозный судия, В суждениях своих нередко торопливый; Пробило шесть часов — знак подан роковой; Хлопочет режиссер, актеров всех сзывая, Оркестр гремит, и ты, с поникшей головой, Смятение свое и страх едва скрывая, Спешишь среди кулис прижаться в уголок. Хоть скромность лишняя — не авторский порок. Поверь, Людмил, в сии минуты ожиданья Исчезнут все твои надменные мечтанья, Надежда пропадет — твой труд, в котором ты Доселе находил одни лишь красоты, Представится тебе столь мелким и ничтожным, Что, всякий уж успех считая невозможным, Предвидишь торжество завистников твоих, Погрешности забыть стараешься напрасно, Ошибка каждая и каждый слабый стих — Все-все придет на ум теперь; ты видишь ясно: Завязка сбивчива, интрига не верна, — Так точно — боже мой! комедия дурна! Все зрители должны дремать, заснуть от скуки... Уже ты чувствуешь начало адской муки — Ты слышишь злобный смех, и шиканье, и свист; Ты видишь пред собой — о, страшное явленье! — Как сердцем ледяным холодный журналист Подробно описав постыдное паденье И подписью скрепив твой смертный приговор, В листах своих тебя выводит на позор! Тогда, Людмил, с каким душевным сокрушеньем Ты вспомнишь мой совет — винишь, клянешь себя. Но вдруг затихнет все, и вместе с представленьем Мученья новые начнутся для тебя. Ты с трепетом глядишь на каждого актера... Недаром за себя боишься и за них. Тот выйти опоздал, тот скушал целый стих. А здесь другой, отстать не смея от суфлера, Без точки с запятой не скажет ничего. Терпи, Людмил! Терпи, а более всего Показывать не смей ни гнева, ни досады. Но вот уж наступил желанный час награды: Могущество свое доказывать любя, Партер шумит, кричит и требует тебя. Все эти вызовы между собой похожи: С приличной скромностью, согнувшись весь в кольцо, Приятелям своим покажешь ты из ложи Давно уже для них знакомое лицо — Доволен, счастлив ты! Не спорю я с тобою, Но знаешь ли, какой ужасною ценою За этот счастья миг ты должен заплатить? Жрец истины святой, всегдашний бич порока, Поэт комический льстецом не может быть, И если не успел хорошего урока Он дать насмешникам, надменным богачам, Иль, кистью верною изображая нам Бесстыдного ханжи смиренную личину,