Листаю книги. Льется блик свечи,
Колеблемой крылами серафима.
Проносятся седых веков смерчи,
А в зеркале рассвет скользит незримо.
77. Осенний фрагмент. Перевод И. Дадашидзе
Когда так печально успенье природы
И палые листья шуршат за порогом,
Сжимается сердце, грустя ненароком,
Весну поминая под шум непогоды.
Всё сумрачней небо под вдовьей вуалью,
И солнце отходит во тьму безвозвратно,
И мнится: бредут вечереющей далью
Два смутных виденья сквозь отсвет заката,
Кого я припомнил с неясной тоскою,
Пока они кружат в тумане бездомно:
Того, кто стремился к любви всей душою
И с нею не встретился в мире огромном?
Того ль, кто, палимый страстями, как зноем,
Раздаривал душу свою без остатка,
И сердце стучало призывно и сладко,
Как ливень стучится по крышам весною?..
Но юность, мелькнув, как зарница ночная,
Угасла, и гуще надвинулись тени,
Лишь хриплого ветра труба жестяная
Одна отпевает ее в отдаленье.
Последний багрянец былого наряда
Роняют деревья, и сердце в тревоге…
И снова бредут по осенней дороге
Зейнаб с Дорианом сквозь дым листопада.
78. Лакме. Перевод В. Леоновича
Голос увожу из хора.
Это дерзость? Извините.
Только вся моя опора
Об одной скрипичной нити.
Извлекаю — как из пира —
Зыбкий звон хрустально-синий —
Из громоздкого клавира —
Только душу героини.
Свет луны и двор бездонный
В духе смутного Карьера.
Желтый сумрак заоконный,
Свечка, очерк интерьера…
Наизнанку и наружу —
Эта комнатка в мансарде.
Отпущу на волю душу
В ветреном Париже,
в марте!
Слышишь, кровь моя глухая,
Я твой враг и хмурый данник…
По двору
проходит
странник,
Озираясь и вздыхая.
Вот к луне лицо приподнял,
Стал. Не говорит ни слова,
В окна смотрит…
Что ты отнял,
Господи,
вот у такого?
И пронзительно и страстно
Льется та же кантилена.
Ночь печальна и прекрасна,
Словно тристии Верлена.
Счастлив я, что причастился
Лиры этой величавой,
И пустой и пестрой славой
Малодушно не смутился.
И в мелодии Верлена,
Вещего отца и метра,
Ты, Лакме, жива нетленно.
О Лакме,
дочь мглы и ветра!
79. «За полночь над пеной прибоя, над громом и рознью…» Перевод В. Леоновича
За по́лночь над пеной прибоя, над громом и рознью
Мой конь, словно птица усталая, плыл тяжело…
Струна натянулась, и вспыхнули лунные гроздья.
Кромешное море — направо — насквозь — рассвело!
Движенье умрет — и очнется его изваянье,
И праздничный мрамор цветет, словно ветвь алычи…
Является женщина, и голубое сиянье
Исходит из моря и утро восходит в ночи.
Гремящая галька прибоя — воистину ТЕРРА!
Оглохла скала, как безумец, нажав на курок…
Была колыбель, голубые лучи Люцифера,
Был свет путеводный в начале безвестных дорог.
80. Повторение. Перевод В. Леоновича
Сугроб нарциссов и фиалок,
И гроздь глицинии вслепую
Свисает с почернелых балок,
Где пуля попадала в пулю.
А тополек стоит на страже
Ресниц твоих и занавесок,
И тем острей — идея кражи,
И тем мрачней — крыла черкесок!