294. Улица-певец. Перевод Г. Маргвелашвили
Осталась улица певцом
Из тех годов тридцатых:
Одно лишь рубище на нем,
Но вид молодцеватый.
Его ласкает ветерок
И дождь по шляпе треплет.
Кто он — непризнанный пророк
Или безумный дервиш?
Вокруг о бездорожье все
Толкуют непременно,
А он — не изменясь в лице —
Героем безвременья.
295. Нет, не дано эпохам право. Перевод Г. Маргвелашвили
О, жалкая мечта о славе!
Сознаемся, что он смешон —
Минутный, миллионноглавый
Расхожей вечности поклон!
Но не дано эпохам право
Запанибрата быть с моей!
Предсказана иная слава
Ей в памяти грядущих дней!..
296. Розы. Перевод В. Леоновича
О, не прогневайся, горькая проза!
Продолжаю первоначальное:
Будет свет и свежие розы:
Красная, белая, чайная.
Вами увенчан праздник Эллады,
Эрос и Флора, музы и грации…
Если бы я писал диссертации,
А не баллады!
Пир несравненного Анакреона,
Не иссякая, длится:
Лира и лавровая корона,
Розовы лица…
Розы кровавые,
Тернии Пинда.
Тернии ржавые
Прими, Мтацминда!
Время сплошное. Будто не движется
День послезавтрашне-позавчерашний.
Молодость милая, дерзкая книжица:
Череп в цветах улыбается страшный…
Очарования Боттичелли,
Искушения Буонарроти,
Розово-мраморное свеченье…
Ни диссертаций, а паче — пародий!
297. Город под водой. Перевод В. Леоновича
Трещали мачты, паруса рвались,
И НЕТТЕ штормовал в вечернем море.
Я вижу паруса на ТЕОДОРЕ,—
Борись, бесстрашный!
Слабый, помолись!
Свобода!
Ветер, и стихи,
и клочь-я
Пены бурой,
и душа бездонна,
И судно обхватить и уволочь
Хотят медвежьи лапы Посейдона.
Где море? Или небо? Страшный шум!
Багровый Феб на мрачной колеснице
Проносится куда-то наобум,
И с Хаосом пора бы породниться…
Видения и волны громоздить
Мне весело под шторм неугомонный,
Но этот звук…
Отдельный,
затрудненный,
Он тянется, как золотая нить,
В пути слабеет — долог путь кромешный.
Далекий звук — колеблющийся, нежный,
Совсем особенный:
колокола
Из глубины — а глубина светла!
Ну да, я странствую на ТЕОДОРЕ,
Пустыня мне назначена, и мгла,
И молот в сто пудов: оглохнешь с горя
И ждешь еще…
А глубина светла…
Будь выше бед! — Вы помните? Не я ли
Вам дал пароль надежды и борьбы,
И — пусть не поняли — вы напевали,
Как мне — далекий колокол Судьбы.
Я помню утро небывалой глади:
Дыханье затаил, пропал прибой.
В хрустальной синеве,
в обширной пади
Едва мерцал тот город голубой.
Я башни угадал сторожевые,
И стены, и размытые дома,
И вглубь спускались улочки кривые,
Где тучей сизой залегала тьма.
Но тайным изволением и чудом
Там жизнь была…
Размыты все следы,
И кости камнем стали,
но
под спудом
Бездушного забвенья и беды
Хранится жизнь!
О, доставали клады —
Сестерции и драхмы — пусть их, пусть…
Ни золота, ни света мне не надо,
Когда не разделю я
эту грусть.
Я всё узнаю у ночного Понта,
Едва луна восточная взойдет, —
Мерцанье неба и мерцанье порта.
Никто не помешает, не спасет.
Где оборвутся странствия Улисса?
Не всё ль равно? Я знаю, что в раю
Я различу с небес огни Тифлиса,
Как ныне — Диоскурию мою.