Выбрать главу

Федерико Гарсиа Лорка

Стихотворения

Прерванный концерт Перевод Б. Слуцкого

Гармония ночи глубокой

разрушена грубо

луной ледяной и сонной,

взошедшей угрюмо.

О жабах – ночей муэдзинах —

ни слуху ни духу.

Ручей, в камыши облаченный,

ворчит что-то глухо.

В таверне молчат музыканты.

Не слышно ни звука.

Играет звезда под сурдинку

над зеленью луга.

Уселся рассерженный ветер

горе́ на уступы,

и Пифагор, здешний тополь,

столетнюю руку

занес над виновной луною,

чтоб дать оплеуху.

Малая песня Перевод М. Самаева

У соловья на крылах

влага вечерних рос,

капельки пьют луну,

свет ее сонных грез.

Мрамор фонтана впитал

тысячи мокрых звезд

и поцелуи струй.

Девушки в скверах «прощай»

вслед мне, потупя взгляд,

шепчут. «Прощай» мне вслед

колокола говорят.

Стоя в обнимку, деревья

в сумраке тают. А я,

плача, слоняюсь по улице,

нелеп, безутешен, пьян

печалью де Бержерака

и Дон-Кихота,

избавитель, спешащий на зов

бесконечного-невозможного —

маятника часов.

Ирисы вянут, едва

коснется их голос мой,

обрызганный кровью заката.

У песни моей смешной

и пыльный наряд паяца.

Куда ты исчезла вдруг,

любовь? Ты в гнезде паучьем.

И солнце, точно паук,

лапами золотыми

тащит меня во тьму.

Ни в чем мне не знать удачи:

я как Амур-мальчуган,

и слезы мои что стрелы,

и сердце – тугой колчан.

Мне ничего не надо,

лишь боль с собой унесу,

как мальчик из сказки забытой,

покинутый в темном лесу.

Колосья Перевод О. Савича

Пшеница отдалась на милость смерти,

уже серпы колосья режут.

Склоняет тополь голову в беседе

с душою ветра, легкой, свежей.

Пшеница хочет одного: молчанья.

На солнце отвердев, она вздыхает

по той стихийной широте, в которой

мечты разбуженные обитают.

А день,

от света и звучанья спелый,

на голубые горы отступает.

Какой таинственною мыслью

колосья заняты до боли?

И что за ритм мечтательной печали

волнует поле?..

На старых птиц похожие колосья

взлететь не могут.

В их головках стройных

из золота литого мозг,

черты лица спокойны.

Все думают о том же,

размышляя

над тайною, глубокой и тяжелой.

Живое золото берут из почвы,

и жар лучей, как солнечные пчелы,

сосут и одеваются лучами,

чтоб стать душой муки́ веселой.

Вы наполняете меня, колосья,

веселою печалью!

Придя из дальней глубины веков,

вы в Библии звучали;

согласным хором лир звените вы,

когда вас тишиной коснутся дали.

Растете вы, чтоб накормить людей.

А ирисы и маргаритки в поле

рождаются всему наперекор .

Вы – золотые мумии в неволе.

Лесной цветок рождается для сна,

для жизни умереть – вот ваша доля.

Если б мог по луне гадать я Перевод Я. Серпина

Я твое повторяю имя

по ночам во тьме молчаливой,

когда собираются звезды

к лунному водопою

и смутные листья дремлют,

свесившись над тропою.

И кажусь я себе в эту пору

пустотою из звуков и боли,

обезумевшими часами,

что о прошлом поют поневоле.

Я твое повторяю имя

этой ночью во тьме молчаливой,

и звучит оно так отдаленно,

как еще никогда не звучало.

Это имя дальше, чем звезды,

и печальней, чем дождь усталый.

Полюблю ли тебя я снова,

как любить я умел когда-то?

Разве сердце мое виновато?

И какою любовь моя станет,

когда белый туман растает?

Будет тихой и светлой?

Не знаю.

Если б мог по луне гадать я,

как ромашку, ее обрывая!

Дождь Перевод В. Парнаха

Есть в дожде откровенье – потаенная нежность,

и старинная сладость примиренной дремоты,

пробуждается с ним безыскусная песня,

и трепещет душа усыпленной природы.

Это землю лобзают поцелуем лазурным,

первобытное снова оживает поверье.

Сочетаются Небо и Земля, как впервые,

и великая кротость разлита в предвечерье.

Дождь – заря для плодов.

Он приносит цветы нам,

овевая священным дуновением моря,

вызывает внезапно бытие на погостах,

а в душе – сожаленье о немыслимых зорях,

роковое томленье по загубленной жизни,

неотступную думу: «Все напрасно, все поздно!»

Или призрак тревожный невозможного утра

и страдание плоти, где таится угроза.

В этом сером звучанье пробуждается нежность,

небо нашего сердца просияет глубоко,

но надежды невольно обращаются в скорби,

созерцая погибель этих капель на стеклах.

Эти капли – глаза бесконечности – смотрят

в бесконечность родную, в материнское око.