Столько в пути пережив, въезжаю я с трепетом в город,
Пленником вскоре твоих став, Хазилина, очей.
Сердце омрачено каким-то плотным туманом,
Разум ослеп и собрать силы свои не спешит.
Только тобою одной, заключенною в сердце, он занят,
80 Ты в своей красоте вечно стоишь предо мной.
Как по тенистым лесам напрягают пернатые горло,
Если согреты они солнца весенним огнем,
Быстрым трепетом крыл встречают жданную радость,
И голоса голосам отклик в ответ подают, —
Так мои песни тебя призывают пламенной лирой,
Чтобы в объятьях твоих, милая, счастье найти.
Брось, беспощадная, взгляд, как весь я высох от страсти,
Как от огня твоего кости ослабли, взгляни!
Знай, что скоро мой дух изнуренные члены покинет,
90 Скоро причиной моей смерти тебя назовет.
Землю уже освещал однажды искоса Цинтий,
Полной сестрица его стала в двенадцатый раз,
С той поры, как лишь ты, жестокая, мною владеешь,
Нежное сердце мое муча жестоким огнем.
Феб ли взирает с небес или тянется темное время,
В этих страстях для меня меры и отдыха нет, —
Нить ли выпряли мне роковые сестры такую,
Что заставляет меня гибели ждать от любви,
Или же сердце мое всегда Эротовой мукой
100 Будет жестоко страдать в силу решения звезд.
4. К Бернарду Вилиску Роксолану, который был переводчиком между сочинителем и его милой
Доброй десницы твоей достигшее ныне посланье
Было написано мной возле пещеры в скале,
Где из долбленых пустот добытою каменной солью
Обогащает себя много сарматских вельмож.
Здесь я гостем живу у моих любезных знакомых,
И Хазилина, что мне жизни дороже, — со мной.
Если захочешь, я ей передам пожеланье здоровья,
Зная, что ты мне всегда — лучший, надежнейший друг.
Нравом и вкусами мы с тобой настолько похожи,
Будто врожденная нас соединила любовь.
Я без труда объясню причины нашей приязни,
И отчего так сильна эта взаимная связь.
Если моя душа клонилась в ночные утехи,
Ты не ленился мне быть спутником, милый Вилиск;
Если всходило на ум изучать певцов и ученых,
Ты начинанья мои в этом умел поддержать.
«Как хорошо раскрывать, — говорил ты, — славные книги,
Добрым занятьям отдав все свое время и труд».
Ты вдохновенных певцов изучаешь песни и знаешь,
Все, что достойным мужам следует в жизни читать.
20 Вежлив и весел всегда и в каждом слове разумен,
И в разговоре всегда к шутке любезной готов,
Часто ученых гостей веселишь ты щедрым обедом,
Чаще подарками ты любишь одаривать их.
Как промолчать о душе неиспорченной, взоре открытом?
В этом лице никакой спеси и хитрости нет.
Все, что тебе дано, исчислить в стихах невозможно:
Столь изобильны талант и добродетель твои.
Ты безупречным бывал толмачом для моей Хазилины,
30 Знать не желавшей совсем прежде германский язык.
Стал я тогда изучать, тобой наставляем, для милой
Чуждый сарматский язык, с нею стремясь говорить.
Правда, она и сама меня к нему приучала,
Губы с моими свои в сладком лобзании слив,
И забавляясь вдвоем сладострастным лепетом томным,
И упражняя уста наши в любовной борьбе.
Нам повествует Назон, что Пилад на помощь к Оресту
Сам устремлялся, — таким ты мне Венерою дан.
Это для нашей любви, — ты знаешь, — было началом;
Большее мне предстоит слогом высоким воздать.
40 Скоро, скоро тебя и тех, кто тебя породили,
Я вознесу в похвалах выше небесных светил!
Пусть же теченье твоей судьбы остается счастливым
И да пребудут к тебе добрыми все божества.
Да передай, не забудь, мое словечко любимой:
Страсть к ней ночью и днем жжет, как и прежде, мен
5. К Хазилине, с описанием Карпат или Свевских гор