23. РАЗДОР В УЛЬЕ{*}
В недавных временах у Геллерта я чел,
Что некогда меж пчел
Раздор произошел.
Творца я сих стихов премного почитаю
И мню, что немец лгать не может никогда,
Но в том-то вся беда,
Что я на русску стать ту сказочку сплетаю.
Мне сил недостает с Вергилием гласить,
Вещая мастериц иблейска сладка сота,
Но всякого своя влечет всегда охота
И должно своея судьбины злость сносить.
Так пусть же ведомо то будет
(То век грядущий не забудет,
Ни настоящи времена):
Плачевны нам всегда раздора бремена.
Уж жатвы был зачин; косым железом персты
И радостью сердца исполнились селян, —
А Яновы врата во пчельнике отверсты:
Разрушилось в улье спокойство меж граждан.
Шумящие полки за первенство восстали,
Погиб порядок их с любезной тишиной;
Уж пчелы на цветы к трудам не вылетали, —
Иссяк сладчайший мед, почув военный зной.
Расторглись кельи их и связи восчаные,
И ниспроверглись их сосуды медовые.
Всяк первенства хотел. О! ненасытна страсть!
Когда спокойства нет, к чему нам служит власть?
Вопили пчелы так: «Не суть достойны трутни
Иметь степень меж нас и сладкий мед точить.
Известны нам их плутни,
Потщимся из числа граждан их исключить!»
А трутни так к своим собратиям вещали:
«Довольно рабства их мы иго ощущали,
И если нам еще не скучил свой живот,
Потщимся потребить сей сущий злобный род.
Ударим в их полки!» — «Ударим!» — отвечали, —
И обе стороны друг в друга буйство мчали.
Но рок их погубить еще не попустил:
Единую пчелу меж их он просветил.
Сия смущенье их внезапу прекратила,
Во рвение к трудам раздор их превратила,
Вещала им: «Никто не буди впредь пчела,
Когда не лучше суть других ее дела».
24. УЛИССОВЫ СПУТНИКИ{*}
Сказать ли сказку вам постаре, как «Бову»
И выдумки еще покойного Гомера?
Какому (вот рука) не только что в яву,
Да, полно, сыщешь ли и в сказке где примера.
Ну, слушайте ж. Был-жил царь, вольный человек
А именем Улисс, и, светик наш, весь век
Из города в другой изволил протаскаться,
Не знаючи своей отчизны доискаться,
Затем то был в нем толк.
А вкруг себя, как царь, имел народа полк.
Случилось стать ему по дальнем в море беге
У дщери Солнцевой Киркеи на ночлеге.
Киркея ли, Цирцея ли она,
Да только баба зла и зляй, чем сатана.
Ворожея-плутовка
И льстива, как торговка.
Улисс собою взял; дородство ль, рост ли, стан?
Всем на всё прямо пан.
Не может на него она налюбоваться,
Не хочет расставаться.
А царь мой свой корабль велит уж оснастать.
Она кабы так-сяк, а он — такая ль стать?
«Постой же, — думает, — придет меня послушать».
Сама ему челом: «Пожалуй хлеба кушать,
Душа моя, мой свет,
И всех с собой возьми, пожалуй на обед».
От пиру царь не прочь, хозяйку посещает.
Она богатейшим обедом угощает,
И тамо прямо пир,
Слывет что на весь мир.
Хозяйка в суетах гостей покушать просит
И чашу спутникам Улиссовым подносит,
А в ней напиток будто мед,
Да только с ядом;
И чуть кто прихлебнет,
Ума уж нет,
И превращается тотчас скотом иль гадом.
Все стали волки, львы и в лес вдруг побрели,
А мудрый мой Улисс — рак будто на мели.
Сей басни разум тот:
Пошел в кабак мужик, оттуда лезет скот.
25. СОЛОВЕЙ И ЖАВОРОНОК {*}
Перевод из Геллерта
Однажды Соловей с большим искусством пел
И гласом все пленить окрестности успел.
Листочки на верхах древесных всколебались
И тайной прелестью влеклись,
На ветках птички пробуждались
И Филомелу внять пеклись.
Забылась утра мать на горизонте доле,
Затем что ей певца хотелось слушать боле.
Прекрасной Филомелы глас
Богов прельщает так, как нас.
Тогда богине в честь в другой раз Филомела
Еще и сладостняй пропела
И смолкнула, пропев.
К ней Жаворонок так вещает, прилетев:
«Пред нами ты, дружок, вспеваешь превосходно,
И песен всех в лесу твоя прелестняй трель;
Одно, коли сказать, в тебе мне не угодно:
Ты в целый год поешь лишь несколько недель».
Но Филомела ей, смеяся, отвечает:
«Твой горестный упрек меня не огорчает,
И честь моя чрез то не может претерпеть.
Немного я пою. Зачем? Чтоб славно петь.
Я следую в пеньё природе осторожно:
Доколь она велит, дотоле и пою;
Коль скоро воспретит, тотчас перестаю,
Затем что нам ее принудить невозможно».