Законы, языку природой сообщенны,
И в исступлениях да будут вам священны:
Невежества нельзя в писателе простить
И прежде, чем писать, умейте говорить.
Но хладен весь восторг и без души слова,
Коль в них не узнаю подобья естества.
В витийствах силы нет, пускай лишь сердце пишет:
Что пел Анакреон, теперь любовью дышит.
Не возглашением льзя чувствия вселить —
Молчанье иногда заставит слезы лить.
Свершившего удар, зри Оросмана сира,
Один в устах его твердится вопль: «Заира!»
Меропа в чувстве зол не внемлет ничего:
«Нарбас нейдет! узрю ль я сына своего?»
Затем, любимцы муз, в нежнейши ваши годы
Внимайте каждому движению природы,
Учитесь действиев сношенья обымать:
Премудрости она и стихотворства мать.
Любитель мудрости причины испытует —
Поэт, природу зря, ее живописует.
Толкует философ создание земли:
То ветры вещества горячие зажгли.
Но Этну зрит поэт горящу, воспаленну,
И тучу с пламенем и дымом устремленну.
Волнуется земля, мрачится солнца свет
И с треском рушится в рассеяньи комет.
Вдруг пламенный металл рекой течет в пучину
И мира, кажется, предшествует кончину.
Картезием страстей источник нам открыт,
И нравов начертал науку Стагирит,
Но Федру сотворил Расин виновну, томну,
Достойну жалости, хотя и вероломну.
Но зря в сердцах Мольер глазами мудреца,
Представил списки нам живее образца.
Великих сих творцов любите дарованья,
Они природы вам дадут истолкованья.
Их дар и чистый вкус, твердяся всякий час,
К соревнованью им приуготовят вас.
Достигли письмена изящества толика
В столетьях Августа, и Льва, и Лудовика,
Что сделались они потомству образцом
И должен ведать их, кто хочет быть творцом.
Красой напоено да будет выраженье,
И всюду видится поэта вображенье.
В повествованиях будь краток с простотой,
Во описаниях сияющ красотой.
Восторжен, коль поешь ты муз небесных в хоре,
И более всего естествен в разговоре.
Две разные страны вмещает Геликон:
В одной Гомеров зрим, в другой Софоклов трон.
Внушаем музою, Гомер пел славну Трою,
Богов и смертных труд эпической трубою.
В Софокловых стихах вздыхает Филоктет
И возвещает гром: «Эдипа боле нет!»
Брегитесь рано в путь пуститься эпопеи:
То верх поэзии. Ахиллы там, Енеи
С богами равное бессмертие делят
И, грозны ужасом, сражения кипят;
В чудесном образе является природа;
Там весит сам Зевес судьбины смертных рода
И души странствуют, забвение пия,
Которы свет потом увидят жития.
Трубою мог звучать великий Ломоносов
И тот, что проводил в Чесмесски волны россов.
Не празден дух его, и со Вергильем Тасс
Увидят своего соперника у нас.
В легчайших опытах себя вы испытайте:
Пастушке из цветов венок вы соплетайте
Или в элегии любви гласите власть —
Так сверстник ваш Тибулл свою прославил страсть;
Или с Горацием увенчевайте вина
Дышащей розою и белизною крина
И с ним же, отложив любовны суеты,
В посланьях мудрости рассыпьте нам цветы.
Но к драматической стремитеся ли сцене?
Имейте чувствия, угодны Мельпомене,
Иль дар веселости, чем Талия смешит.
Особенный ваш нрав пусть выбор сей решит.
Немного таковых любимцев щедра неба,
Которым все равно дары отверсты Феба.
Фонвизин вводит ряд комических личин,
С Дидоной слезы льет вздыхающий Княжнин.
В комедии хотим мы света зреть картину,
Черты, пристойные и возрасту, и чину,
Движенье общества, злоречья, суеты
И самолюбия изменчивы мечты.
Но трагик, общих сцен пренебрегая малость,
Со мрачным ужасом соединяет жалость:
Ореста посреди являет евменид
Иль Филоктетов стон и скорбен бледный вид.
Да будут твоего вниманья целью строга
Единства времени, и места, и предлога.
Лиясь по степеням смятение в сердца,
Пусть держит зрителя в незнанье до конца
И, рушив катастроф всех силой соплетенье,
Великой истины оставит впечатленье.
В театре страшное судилище творцов.
Как лестно получить плесканья знатоков,
Так грозно множества подвергнуться роптанью
И целью сделаться его негодованью.
Заблаговременно имейте вы друзей,
Которы б строгостью спасали вас своей
И слабые места бесщадно порицали,
Которы вы в свою защиту восприяли.
Так строгий Буало, полн древности начал,
Трудняе сочинять Расина научал.