1926
ПОЦЕЛУИ
I. В шею
В это утро певучего льда
Нам не видны в умершем прибое
Ни гребные суда,
Ни текучая Троя.
Но жемчужная шея твоя
Мне сказала, что мрамор Елены -
Это только струя
Нерастаявшей пены…
1921
II. В губы
От угла до другого угла
Затекала улыбкою губка
И, голубка, текла,
Как ладья-душегубка.
А влюбленный ее целовал
И дышал над улыбкою кроткой,
Как безжалостный шквал
Над беспомощной лодкой.
1925
МОСКВА
И город - хам, и хамом обитаем.
Что изменилось со смешной поры,
Когда нас царским потчевали чаем
Столицы постоялые дворы?
Февраль 1925
МОРЕ
Хлопочет море у зеленых скал,
Теснит, как грудь, упругую плотину,
Как прядь волос, расчесывает тину
И бьет слюной в береговой оскал,
Как ни один мужчина не ласкал,
Ласкает сушу - томную ундину,
Крутясь, откидывается на спину
И пенит валом свадебный бокал.
За то, что рушит алчущую тушу
На мокрую от поцелуев сушу -
В нем ищут девки из рыбачьих сел -
Покуда бьет по гравию копытом
И ждет их недогадливый осел -
Последних ласк своим сердцам разбитым.
3 марта 1926
НЕВА
Медлительно и вдохновенно
Пульсируя в коже торцовой,
Нева, как священная вена,
Наполнена кровью свинцовой.
Невзрачные в теле линялом,
Невинные синие жилы
По каменным Невским каналам
Разносят сердечные силы.
Но город, привычный к морозам,
Простудных не ведая зудов,
Страдает жестоким неврозом
И острым склерозом сосудов;
По городу каждую осень
Грядет от застав и рогаток,
Швыряет несчастного оземь,
Хватает за горло припадок;
Хрипят от закупорки вены,
И жалобно хлопает клапан,
Гневясь на устой сокровенный,
Где уровень в камень вцарапан.
И, стиснута пробкой заречной,
Как рельсы на дебаркадере,
Венозная бьется со встречной,
С пылающей кровью артерий.
Лейб- медик, гидрограф смятенный,
Термометры с долями метра
Спускает под мокрые стены
И цифрами щелкает щедро.
И каждая новая мерка,
В жару залитая Невою,
С беспомощного кронверка
Срывается четкой пальбою.
"Увы, опускаются руки, -
Лейб- медик смущенно лепечет, -
Вся сила врачебной науки
В гаданья на чет и на нечет…
Я мог вам помочь предсказаньем,
Но где я достану хирурга,
Чтоб вылечить кровопусканьем
Тяжелый недуг Петербурга?"
9 ноября 1926
ДИВАН
Как большие очковые змеи,
Мы сидим на диване упругом
И, от сдержанной страсти чумея,
Зачарованы друг перед другом.
Золотые пружины в диване,
Как зажатые в кольца питоны,
Предаются волшебной нирване,
Издают заглушенные стоны.
Шум окружностей, ужас мышиный,
Дрожь минут в циферблатной спирали
И потайно-тугие пружины
На расстроенных струнах рояли…
Но наступит и лопнет мгновенье,
Как терпенье в усталом факире,
Разовьются чешуями звенья,
И попадают кобрами гири.
Остановится маятник рваный,
В позабытое прошлое спятя,
Нас ударит питон поддиванный
И подбросит друг другу в объятья -
И в часах, и в рояли, и в шали,
Среди струн, среди рук перевитых,
Я послушаю песню о жале
Поцелуев твоих ядовитых.
10 декабря 1926
ЗАПОЙ
Три утра, три вечера кряду
В окурках, в грязи и в золе
Бутылка зеленого яду
Сменялась на влажном столе.
Набившись на потные скамьи,
Где крысья шуршала тропа,
Потрескивала под ногами
Ореховая скорлупа.
На блюдечке плавали мухи,
Хозяин валялся в пуху,
С подушки щенок вислоухий
Зажулил вторую блоху.
Хозяйку щипал запевала,
За поясом дергал кайму,
Струна ли его целовала -
Но музыка снилась ему.
И, к нежно-икотной беседе
Прислушиваясь, меж собой
Медово сосали соседи
Пудовое слово "запой".
12 мая 1927
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Колебались голубые облака,
Полыхали ледниковые луга.
И, стеклянные взрывая валуны,
Топотали допотопные слоны.