Но, неслыханные пастбища суля,
Им индийская мерещилась земля.
И, размахивая хоботом своим,
Уходил за пилигримом пилигрим.
А изнеженный потомок беглецов
Снежной вьюги слышит снова страстный зов,
Слышит снова - и уходит сгоряча
От москитов, от работы, от бича
В ту страну, где заживают волдыри,
Про которую поют поводыри,
Растянувшись между делом, в полусне,
На крутой и поместительной спине…
Что он видит? - Не осталось и следа
От зеленого арктического льда;
Где когда-то ни пробраться, ни присесть,
Есть равнины, есть леса и травы есть;
На излучинах Ганго-подобных рек
Ловит рыбу господин и человек,
И дрожат- гудят мосты, дугой взлетев,
Как запястья на руках у черных дев,
И заводы с огневицами печей -
Как вулканы из тропических ночей…
Пусть густеет индевеющая мгла
Под ногами у индийского посла,
Пусть от страха приседают мужики
И набрасывают путы на клыки -
Он проследует, - как вождь, неколебим -
В свой слоновий, в свой родной Ерусалим.
1928
ОСТОРОЖНОСТЬ
Я весь, от шеи до колен,
Обтянут белой парусиной.
Так облекают нежный член
Предохранительной резиной.
Я лезу к солнцу напролом,
Хоть лезть в рубашке - не геройство,
И смело пользуюсь теплом
Почти тропического свойства.
Я - обожженным не чета,
Блудливым женам я не пара,
И вот вся юность прожита
Без триппера и без загара.
Но хоть известно, что любовь
Презервативная бесплодна,
Что солнце не проникнет в кровь,
Когда помехою - полотна,
Зато их ласки нам даны
Не через язвы или раны,
А через постные штаны
И богомольные сутаны!
Коктебель, 3 декабря 1929
ОБ ИСКУССТВЕ
Звенит, как стрела катапульты, ра-
зящее творчество скульптора.
Как доблести древнего Рима, сла-
гаются линии вымысла.
Вот в камне по мартовским Идам ка-
рателей чествует выдумка.
Одетые в медь и железо ря-
бые наемники Цезаря
К потомкам на строгий экзамен те-
кли в барельефном орнаменте.
Поэты тогда безупречно сти-
хами стреляли по вечности,
Но с ужасом слушали сами тра-
гический голос гекзаметра.
Шли годы. Шли шведы. У Нарвы ры-
чали российские варвары,
И тут же, с немецкой таможни, ци-
рюльничьи ехали ножницы,
Чтоб резать, под ропот и споры, ду-
рацкую сивую бороду.
Уселось на Чуди и Мере ка-
бацкое царство венерика,
И подвиг его возносила ба-
янно- шляхетная силлаба.
Он деспот сегодня, а завтра ми-
раж, обусловленный лаврами.
Из камня, из Мери, из Чуди ще-
кастое вырастет чудище;
Прославят словесные складни ко-
ня, и тунику, и всадника;
Не скинет, не переупрямит, ник-
то не забьет этот памятник.
Вот снова родильные корчи с тво-
им животом, стихотворчество! -
Как быть! - в амфибрахии лягте, ли-
рически квакая, тактили!
О как я завидую ультра-ре-
альным возможностям скульптора!
Он лучше, чем Пушкин в тетради, Не-
ву подчинил бы громадине,
Отлитой на базе контакта ра-
бочего с кузовом трактора.
Она бы едва не погибла, на
каменном цоколе вздыблена…
Но пышет бензином утроба, да-
ны ей два задние обода,
Чтоб вытоптать змиевы бредни и
вздернуть ободья передние.
Десницу, как Цезарь у Тибра, си-
лач над машиною выбросил,
А рядом, на бешеном звере, ца-
ревым зеницам не верится:
"Смердяк- де, холоп-де, мужик-де, -и
тоже, видать, из Голландии!
Поехать по белу бы свету, ку-
пить бы диковину этаку…
Мы здорово мир попахали б ис-
чадьем твоим, Апокалипсис!"
Январь 1932
ИГРА
В пуху и пере, как птенцы-гамаюныши,
Сверкают убранством нескромные юноши.
Четыре валета - и с ними четыре нам
Грозят короля, соответствуя сиринам.
Их манят к себе разномастные дамочки,
Копая на щечках лукавые ямочки.
Их тоже четыре - квадрига бесстыжая -
Брюнетка, шатенка, блондинка и рыжая.
О зеркало карты! Мне тайна видна твоя:
Вот корпус фигуры, расколотой надвое,
Вот нежный живот, самому себе вторящий,
Вот покерной знати козырное сборище.