- Аспирин и крепкий кофе - вот то, что тебе сейчас нужно, - он настойчиво подтолкнул меня к высокому деревянному табурету. - Садись уже, не стой, как задумавшийся аист!
Бастиан прибавил звук у телевизора и, со стуком положив на столешницу маленькую пластиковую коробочку, шагнул за барную стойку.
… О детка, о детка,
Скажи мне,
Ведь ты же любишь меня, ты любишь меня?
Позволь мне уйти,
И ты - моя любовь, ты платишь мне
В двойном размере,
И ты лежишь на коленях
На моих бедрах…
- пропел карикатурно искажённый голос Сержа Танкяна под аккомпанемент расстроенных клавиш и зашипевшей в высоком стакане таблетки.
Бастиан снова стрельнул на меня своими цыганскими глазами и почти до упора вывернул тумблер вправо. "Сначала тебе нужно выпустить горячий воздух, чтобы снизить температуру и давление и очистить форсунку от возможных остатков молока, и только потом ты начинаешь непосредственно взбивать", - этот урок он преподал мне одним из первых. Из всех штатных барменов только он может делать такой кофе «что умрёшь». Он лучший - и дело тут даже не в моих чувствах к нему. Все напитки Бастиана Каште получаются с характером - даже посетители это отмечают. Однажды я спросила, что заставило его выбрать такую профессию, неужели же у него нет никакого образования, кроме законченного среднего, мол, я в это никогда не поверю, и он ответил, что когда-то, как и все нормальные люди, он после школы поступил в университет.
- И? - спросила я.
- И с тех пор я дважды его бросал.
- Почему? Тебе не нравилось?
- Нравилось.
- Тогда в чём же дело?
- Некоторые вещи оказались не такими, какими мне представлялись в восемнадцать лет.
- О чём ты?
Он оскалил свои острые мелкие зубы, из-за которых его за глаза и называют Пиранья, и, потрепав меня по волосам, заявил, чтобы я не забивала себе голову всякой чепухой. На самом деле он просто лентяй и человек настроения - поддавшись эмоциям, он сначала делает, а потом, увидев последствия, нередко жалеет о содеянном.
- Поняла, Цок-Цок?
Только ленивый не подтрунивает над тем, что я всегда на каблуках. Впрочем ни один из шутников и не комплексует по поводу своего роста.
Я посмотрела на смуглые руки Бастиана в закатанных рукавах чёрной рубашки, на титановое колечко в правом ухе и начавшие высыхать и круто завиваться волосы. Изменилось ли что-то в наших с ним отношениях за эти девять месяцев? Ну… что тут сказать… иногда мы ходим в кино или боулинг, а вечер заканчиваем в постели и просыпаемся в ней утром вместе, и это приятно. Изредка на Бастиана Каште что-то находит и тогда, ревниво сжимая меня в объятиях, он говорит, что любит меня. Впрочем, если это и случается, то исключительно в те моменты, когда мы оказываемся наедине или по крайней мере вне стен “Kauf Dich Gluecklich” - на работе же он старательно делает вид, что мы никак не связаны, шутит, балагурит, иногда строит глазки посетительницам, от чего я частенько чувствую уколы ревности. Действительно ли он любит меня? Есть ли у нашего романа какое-то будущее? Я не знаю...
Белая тонкая струйка взбитого молока мазнула по ореховой пенке espresso doppio.
«Потом ты делаешь так…» - сильная рука, привыкшая поднимать, как пёрышко, тридцатилитровые кеги с пивом, покрутила металлический питчер и несколько раз легко стукнула дном о деревянную столешницу.
Этот урок стал вторым, как только я более-менее научилась держать молочник и взбивать в нём пенку удачно и с первой попытки.
«Смотри. Видишь? Пока поверхность не станет глянцевой. На ней не должно быть никаких пузырей. Потом так. Так. И ещё вот так».
Рука высоко поднялась, затем плавно опустилась, кисть, зависнув над чашкой, несколько раз шевельнулась вправо-влево и, наконец, отработанным движением пошла вверх, завершив рисунок.
«Вот и всё. Поняла? Теперь сама».
«Кто? Я?»
«Ты ведь уже сто раз сама взбивала пенку».
Ну… положим, не сто, а только десять, но капучино от начала и до финального аккорда я ведь не делала ни разу.