Он выключил двигатель, выбрался из машины и, обойдя её спереди, открыл дверь с моей стороны.
- Вылазь, - он протянул мне руку. - Давай, Цок-Цок. Время не резиновое. Тик-так… тик-так… тик-так…
Я плохо помню, каким путём Пиранья меня вёл. Кажется, мы всё время шли прямо, по центральной аллее, постепенно забирая левее. Чем дальше - тем гуще становились деревья, старее и неопрятнее - захоронения и сильнее - запах, присущий только этому месту: сырости, вскопанной земли, вянущих в мраморных вазонах цветов.
Послышались звуки: шаги, какое-то дребезжание, голоса, и через минуту из-за поворота показались двое, толкающие перед собой тележку с небрежно брошенными на неё лопатами и куртками.
- … и я ему говорю…
Тележка, давно уже пережившая свои лучшие дни, со скрипом остановилась.
- … сейчас… погоди минуту…
Чирк.
Чирк. Чирк.
С третьей попытки тому, что постарше, удалось, как следует, поджечь сигарету. Губы обхватили фильтр и с шумом втянули в себя воздух, смешанный с табачным дымом.
- Дай и мне, будь человеком! - взмолился молодой.
Что-то мне это напоминает.
- На вас не напасёшься! - пробурчал старший, но пачку тем не менее протянул.
Молодой вытащил сразу две сигареты, одну из которых тут же засунул себе за ухо.
- Эй… я тебе разрешил взять только одну вообще-то!
- Тебе жалко, что ли?
До странности напоминает кошмарный сон, который мне приснился в тот Рождественский сочельник, когда я и Пиранья стали близки. Даже слова почти такие же.
Серый водянистый глаз, прищурившись, зыркнул на меня, и старший подтолкнул молодого локтем. Тот что-то ответил одними губами и беззвучно хихикнул.
- Пошли, что ли? Я уже хочу свой чёртов кофе. Не собираюсь никого закапывать, пока не подзаправлю свой бак.
Тележка снова пришла в движение и объехала нас.
Я обернулась и посмотрела на их удаляющиеся спины, седой ежик волос старшего и чёрный платок-бандану, повязанный на голове у молодого.
- Нет, ты это видел, а? - молодой ткнул в нашу с Пираньей сторону и сложился пополам от смеха. - Ну и видок! Эти долбаные готы и тут тоже!
- Заткнись, Хайни.
Вот так. Их всего лишь повеселил экзотический вид Бастиана.
- Пришли.
Бастиан совсем не нежно подтолкнул меня к какому-то круглому сооружению вроде клумбы… только вместо цветов на ней оказалось множество табличек с фамилиями и сухими датами погребения. Так вот, оказывается, как выглядит общая могила. В них закапывают неопознанные и невостребованные тела. Или их части. Как повезёт. Погибших на пожарах, в автомобильных и воздушных катастрофах, иногда - элементов социального дна.
- Ты говорила, что твой отец пропал и ты ничего о нём не знаешь!
Среди страшных табличек я увидела и это имя - Тиетц.
Я и не знала. Вплоть до того звонка, раздавшегося в бабушкиной квартире утром второго ноября, почти через четыре месяца после исчезновения Клауса Тиетца.
Слова как-то очень легко посыпались из моего рта.
…Все дороги, по которым нам идти, - извилисты,
И все огни, которые ведут нас туда, - ослепляют.
Есть много вещей, которые я
Хотел бы сказать тебе,
Но я не знаю как...
Я уменьшила громкость приёмника и навострила уши. В коридоре - а телефонный аппарат пять лет назад стоял там, где у меня сейчас висит круглое серебристое зеркало, аккуратно поместившееся между двумя увеличенными фотографиями Кампино - послышались тяжёлые бабушкины шаги. Мне всего четырнадцать, но я осознаю тот факт, что после смерти моей матери бабушка сильно сдала и с каждым днём это её новое состояние становится всё хуже и хуже.
…Сегодняшний день должен был стать тем самым,
Но ты уже никогда не получишь ответ...
- Алло, - сказала бабушка и выслушала вопрос на том конце провода. - Да, я Анна Зоффкер.
Я ношу её фамилию с тех пор, как Клауса Тиетца признали пропавшим без вести.
- Говори, Цоки! - смуглые пальцы Бастиана схватили меня за плечи и сжали.
- Нет, вы, должно быть ошиблись. Я не знаю этого человека.
Бабушка спокойно повесила трубку на рычаг и закрыла лицо руками.
- Бабушка! - я бросилась к ней, шлёпая по полу босыми ногами. - Тебе плохо?
Я не хочу потерять ещё и её. Ведь я тогда останусь совсем одна, и меня сдадут в государственный интернат, которым меня запугала Кристина Цауг, мой непримиримый враг и злой гений.