- Дурочка! Когда же ты перестанешь видеть во мне врага?
Он прижался ко мне всем своим худым и долговязым телом, и я сквозь одежду почувствовала, как громко бьётся его сердце.
- Я люблю тебя, Цок-Цок, и никогда, слышишь, никогда не сделаю тебе больно!
- Стоп!
Он уже собрался было меня поцеловать, но я отстранила его, вовсе не нежно.
- Стоп, стоп, Ба! Что-то не сходится! А сейчас что было? Хочешь сказать, мираж? А тогда, с пепельницей? Ай!
Меня пребольно дёрнули за ухо.
- Если ты будешь смеяться над Пираньей… - смуглые пальцы взяли меня за подбородок, и он наклонился к самому моему лицу, - Пиранья тебя… - тёмные глаза расширились, приняв безумное, как у Джокера, выражение, - Пиранья тебя изнасилует, красотка!
- Правда?
- Правда! - сказал он, и его узкий рот прижался к моему.
Глава 10
Увиденное ночью
Песня-грусть –
Плачет, словно ива.
Песня-грусть –
Спит на моей подушке.
Странно то,
Что ты можешь спеть
Ее с печалью в голосе,
Но перед тем, как тебе полегчает,
Она возьмет тебя в плен.
Neil Diamond
Девушка?
Кто меня зовёт? Что тебе нужно?
Девушка.
Я слабо отмахнулась, но невидимая рука не отстала, а продолжила меня тормошить.
Просыпайтесь. Конечная остановка.
О чём ты говоришь?
Я с трудом разлепила глаза и, приподнявшись на локтях - оказывается, всё это время я лежала, свернувшись клубочком на довольно жёстком сиденье, пахнущем пылью и мокрым пальто - непонимающе уставилась на тёмные, как у Бастиана, глаза и на такой же узкий рот - говорят, что тонкие губы у людей хитрых.
Не молчите.
Только в отличие от Пираньи лицо, пожалуй, несколько шире и вылеплено грубовато.
С вами всё в порядке?
Со мной уже никогда не будет в порядке. Потому что Бастиан Каште…
Сердце подпрыгнуло и забилось в висках частым лихорадочным пульсом. Я вспомнила, почему я здесь.
Больно.
Больно моргать.
Больно шевелить пальцами.
Больно дышать.
Она красная, эта боль, как освещение, пульсировавшее на небольшой сцене. Она эбеново-чёрная, как одежды двигавшегося там человека и певшего… о чём же?
…Так просто и легко.
Ты слишком часто причиняла себе боль.
Я добрался до тебя,
Ты – женщина, а я мужчина...
Она мертвенно-бледная, как лицо Пираньи, и ярко-синяя, как широкая полоса грима, протянувшаяся от правого виска через переносицу к ямке между ключицами.
…Ты многого
Ещё не понимаешь,
Ты ещё глуха и слепа,
Но ты, наконец-то, увидишь...
Узкий рот Бастина обхватил горлышко бутылки Paulaner, голова запрокинулась, и кадык заходил ходуном.
Я наклонилась к его уху и сказала, что согласна.
О чём ты, Цоки?
О твоём предложении, о чём же ещё?
Что-то не удержалось во мне и потекло по лицу, пощипывая кожу. Сама не знаю, как, зачем, но я вцепилась в его плечи и уткнулась лицом в тепло его серого свитера.
- Ну… ну… что же это вы… - его ладонь легла на мой затылок, слегка взъерошив волосы.
Должно быть он решил, что я сумасшедшая и как же некстати я свалилась на его голову.
- Пожалуйста… не расстраивайтесь…
Последнее, что я помню, это холодный и заскорузлый от постоянных прикосновений поручень. Я помню, как карабкалась по крутой лестнице из подсвеченной неоном тьмы рок-преисподней в такую же тьму городской ночи.
Вверх.
Вверх.
Вверх.
На воздух!
Мне часто снится похожий сон. Я поднимаюсь в кабине лифта и никак не могу попасть на нужный этаж. Или другое. Лестницы. Много. Причудливо изогнутые. Висящие, как им вздумается. Иногда вопреки физике. Да что там физике - логике. Обрывающиеся под невообразимыми углами. Ведущие в никуда.
Вы думаете о том, чего не можете достигнуть в данный момент.
Я помню, как наконец подтянула своё тело к двери, как схватилась за ручку, как опустила её вниз, как она не поддалась с первого раза. Если я выйду наружу, то меня уже не впустят внутрь бесплатно, но мне наплевать.
Я помню, как двигалась словно во сне. Не разбирая дороги. Лавируя между случайными прохожими. Делая вид, что не замечаю удивлённые взгляды. Кто я такая? Почему я так странно выгляжу? Почему то и дело начинаю захлёбываться смехом, сначала тихим, похожим на поскуливание раненой собачонки, а затем вдруг становящимся громким и истеричным? Почему, когда он достигает самой высокой точки, я внезапно замираю, почти переставая дышать? Почему мои глаза крепко зажмуриваются? Почему накрашенный рот начинает дрожать и всё больше кривится, а лицо как будто съёживается, становясь маленьким и очень некрасивым? Я помню, как замерла на краю тротуара, машинально убрав за ухо расплетшиеся от быстрой ходьбы волосы, как увидела вспыхнувшие мощные фары, похожие на чьи-то внезапно открывшиеся глаза, как мимо проплыл лоснящийся синий бок, как со вздохом открылись двери, выпуская наружу немногочисленных пассажиров, как я, даже не взглянув на номер, заскочила внутрь, как обернулась и бросила взгляд в ту сторону, откуда пришла.