Ещё несколько минут я просидел у обелиска, но ничего не произошло.
Пора бы уже идти. Надо найти пропитание и кров.
Вечер наступил быстро, окутал тракт серой дымкой после знойного дня. Каждый шаг отдавался болью в икрах. Взгляд постоянно метался по сторонам, цепляясь за малейшее движение. Я оглядывался назад и всматривался в горизонт впереди.
Стоило показаться на дороге повозке или всаднику, как сердце замирало. Я тут же сходил с тракта. Благо вокруг были дикие заболоченные поля. Здесь, среди высоких зарослей рогоза легко спрятаться.
Два раза мимо проезжали люди в грубой стальной броне, вооружённые копьями — явно не рыцари — не в сверкающих дорогих латах, но и не простые вольные наёмники. Похоже на отряды, что поддерживают порядок в королевских землях или же армию короля из полевых гарнизонов. Они не останавливались, просто шли своим путём, а я, затаившись, ждал, пока топот копыт и скрип повозок не стихнет вдали.
Один раз проехал то ли странствующий торговец, то ли одинокий грузовой перевозчик. Было видно по его повозке: крепкая, крытая брезентом, с высокими бортами, явно предназначенная для перевозки немалого груза на большие расстояния. На борту виднелся поблёкший стяг с неразборчивым символом. Возница, тощий и немного грустный, что-то насвистывал себе под нос.
Спустя где-то час впереди показалось поселение. Дома, сбившиеся кучкой, темнели на фоне бледнеющего неба. Я остановился вглядываясь. Никаких тревожных признаков — ни столбов чёрного дыма, ни суеты. Только тонкие струйки белёсого дыма поднимались над крышами, предвещая лишь мирное тепло очага и, может быть, ужин, если мне будет чем отплатить местным.
Чтобы избежать главного въезда, я снова сошёл с тракта и пошёл через поля. Земля под ногами была мягкой, влажной, хотя настоящие болота начинались на отдалении от тракта.
Остановившись у небольшой канавы, достал из холщовой сумки то немногое, что успел собрать за день в лесочках и на опушках. Нехитрая снедь весны: пучки дикого лука с острым запахом, молоденькие, ещё не жгучие листья крапивы, которые можно съесть сырыми, и пара неизвестных мне корешков, которые я рискнул попробовать — оказались пресными, но съедобными — не горькими и без подозрительного запаха. Пережёвывая эту дикую пищу, почувствовал сильную жажду.
Деревня вечером жила своей неспешной жизнью. Из непрозрачных окон пробивался тусклый свет свечей или лучин, доносились приглушённые звуки: блеяние овец, тихое мычание коровы, иногда — обрывки разговоров. Пахло дымом, навозом и чем-то неуловимо домашним. Я пробирался между дворами, стараясь держаться в тени.
Вскоре я увидел то, что искал — колодец. Сруб, деревянное ведро на толстой верёвке, покачивающееся над тёмным зевом.
Подошёл, опустил ведро. Скрип механизма, который имел железный вал, показался оглушительным в вечерней тишине. Я вытащил полное ведро, сполоснул руки и отпил из ладошки. Вода была ледяной, чистой. Пил долго, жадно, чувствуя, как прохлада разливается по телу, затем смыл дорожную пыль с лица и шеи.
Когда я, наконец, оторвался от ведра, увидел, что в мою сторону неспешно с коромыслом идёт старик. Сухонький, с морщинистым лицом и цепким взглядом из-под седых бровей. Он молча наблюдал за мной.
— Ты кто такой? — спросил он, и голос его был на удивление звонким. — И чего тебе тут надо?
Я не стал долго раздумывать.
— Я паломник, отец, — ответил, стараясь придать голосу смирения. — Совершаю странствие во славу бога.
Старик прищурился.
— Во славу какого именно бога? У нас тут Семерым молятся.
Этот вопрос застал меня врасплох. Я ведь до сих пор не знал, насколько аборигены терпимы к другим верам, тем более которым и недели нет от роду. А есть ли вообще другие веры кроме этих семерых?
— Я странствую в молитве к Сталроку, — выдал я прямо.
На всякий случай, а может, даже наудачу, полез в сумку и вытащил деревянный идол, протянул его старику. — Вот. Мой покровитель.
Старик посмотрел на идола с лёгкой брезгливостью.
— Сталрок, значит… Понаразвели лжебогов по свету… — пробормотал он. — Хотя… Мой прадед ещё помнил забытого бога, а дед говорил мне, что нужно с уважением относиться к чужим верованиям, если они не выступают против нашего. Иначе так войны никогда и не прекратятся… Сталрок твой против наших Семерых не выступает?
— Нет, отец, — поспешно заверил я. — Сталрок самый милосердный бог и, как гласит моя вера самый сильный… Истинный бог. Он посылает нам не только испытания, он вознаграждает, если знать, как просить и что делать.