За окном шумел дождь, в стекло отчаянно бился мотылек или августовский жук, а в воздухе чувствовался слабый медикаментозный запах. Обычная больничная палата на этот вечер превратилась в дом: настоящий, наполненный любовью и нежностью, мечтами и надеждами, детским смехом и слезами счастья. Доктора разрешили мне остаться с Алексом, а Аню отдали нам под присмотр. Втроем мы учились быть семьей, часто повторяли заветные «мама» и «папа», сами смеялись сначала от смущения, а потом от радости.
— Родная, я отнесу Анюту в ее палату, наша дочка уже клюет носом, — забирая у меня из рук ребенка, сказал Алекс, но единственное, что я поняла, это слово «дочка», а когда захотела возразить, было уже поздно.
Пока моего мужчины не было, я перестелила простынь, взбила ему подушку и приготовила койку ко сну. Пусть так, но я хотела хозяйничать. Такая неожиданная роль матери была мне по душе. Этим вечером мы договорились с Александром, что расскажем Анечке правду о том, кто ее родная мама, а об отце упомянем лишь, что был порядочным человеком, но, к сожалению, умер. Пусть это будет не чистая правда, но так мы убережем нашу девочку от боли. Пройдет пару лет, и у Анечки обязательно появится братик. Мы с Алексом решили усыновить и мальчика, как только наши дела наладятся, а я не сомневалась, что теперь все пойдет в гору. Меньше, чем через месяц суд над Абрамовым, а, значит, и наша свобода.
В этом году бабье лето не пришло, не желая видеть клоунаду, что происходила в здании Московского городского суда. Виктор Абрамов, известная медийная личность, со слезами на глазах убеждал верховного судью в своей невиновности. Мерзко. Я не могла на такое смотреть и спрятала лицо на груди у Алекса.
— Все в порядке? — взволновался он.
— Да, просто не могу смотреть на этого урода, — прошептала я.
— Самое сложное впереди, но мы справимся!
— Знаю.
Захотелось поцеловать Алекса, чтобы выразить благодарность за его поддержку. Если бы не он… Прошедший месяц был непростым. И дело не только в частых вызовах в полицию, беседах с Ильей и Юрием Алексеевичем, но и в том, что вживаться в роль родителей оказалось непросто. Конечно, мы знали о бессонных ночах, сложностях приучения к горшку и прочему, но на практике все оказалось куда сложнее. У нас не было своих мам и пап, которые бы обучили родительским секретам, но когда мы совсем потерялись в домашних хлопотах, на выручку пришла Вероника.
У женщины за плечами уже был опыт материнства и, хотя с сыном так и не сложилось, Ника с радостью помогала возиться с малышкой. Они с Борисом не планировали своих детей, но оба любили проводить время с Анечкой, и я всегда была им рада, тем более, что с Алексом Боре и Веронике удалось наладить отношения.
Пока мы занимались семейными делами, на наших глазах разгоралась настоящая драма. Илья старался заслужить прощение Алины, но подруга оставалась непреступна. Постепенно ее баррикады рушились, вот только оборона продолжала держаться. Горячев сходил с ума, погружался в работу, а потом снова срывался к своей зазнобе. Конечно, она его простит, нескоро, намучив до невозможности, как он когда-то ее, но простит. Никто не сомневался в этом.
В то время, как с одной стороны нас разворачивалась драма, с другой мы наблюдали мирное семейное счастье. Кристина и Иван, глядя на все наши сложности, стали еще больше ценить друг друга. Было приятно видеть, как люди, которые столько лет вместе, продолжают любить и желать друг друга. Правда, Ваня ревновал Крис к работе.
Подготовка к выставке Лени Рифеншталь шла полным ходом. Мы уже до мелочей продумали экспозицию, а я составила текст каталога. Лена снова помогла с прессой, а Иван с фуршетом на вернисаж. Теперь оставалось ждать, что скажет искушенный московский зритель на выставку скандальной фотохудожницы.
— Ян… Яна, — Алекс легко коснулся моего плеча, и только тогда я заметила, что с головой ушла в свои мысли, — тебя вызывают.