— Простите меня, но я не смог дотащить эту тяжесть.
— Спасибо Мэллоу. Софи, почему бы тебе не угостить Гуфи конфетой? — сегодня Роланд был черезвычайно добр. — Пойдем, сын, тебя ждет твоя комната.
— Я донесу. — принял он свой завернутый меч из рук паренька. Тот покосился на него с опаской.
Ночь принесла кашмары. Сладостные, изматывающие грезы. В них он рубил. Рубил почти без остановки. Сжигал. Убивал. В его сны прокрадывались знакомые из памяти лица. Они занимали места пустых, слившихся в размытое розовое пятно, его жертв. Они предательски подставлялись под его меч.
Они шли к нему как сумасшедшие. Неужели они такие безумцы, что доверялись ему? Он рубил собственные воспоминания. Пытался убить их. Истребить уже наконец.
Они смеялись над ним. Это поможет? Должно помочь, он это чувствовал. Всегда помогало. И рубил. Они восстанавливались снова и снова. Они были неуязвимы.
Лица превратились в маски мертвецов. Нежить лезла на него толпами. Со всех сторон. И смеялись немыми ртами. Его охватило отчаяние. Они были бесконечны, куда ни глянь.
«Слабак!» — рявкнуло черное пространство над головой. Воздух зазвенел волнами. Мир затрясся в такт этому звону. Что-то разбило его кошмар со звяканьем бьющегося стекла.
Это всего лишь сон. Это не правда. Это не я.
Мельхиот улыбался в темноте. По его лицу обильно бежал пот.
«Я бы не сдался.»
В окна кухни уже вливался жизнерадостный утренний свет. Еще робкий, но уже играющий яркими красками на предметах и стенах.
Бдительность Мельхиота была далека от своего «нормального», исступленно-напряженного состояния. Он от части находился во власти грез. И не мог понять, что было тому причиной. Неожиданно теплая встреча и отношение, или непривычно мягкая постель?
Он не заметил её.
— Не спится в такую рань, мой господин?
На общей кухне, в дальней стороне, в свежих лучах солнца, стояла сударыня Энн. Странное для северянки имя. Если оно полное, то наверняка не настоящее.
Она стояла полуприсев-полуоблокотившись на стол. Но держала осанку прямой как палка. Почти в той же позе, что днем ранее в обеденной. И солидно курила мундштук.
Мельхиот взглянул на нее механически. Как на жужащее насекомое, которое никак не достать. Оценивал некоторое время содержимое стенного шкафа, и достал выдержанный виски.
— Напиться с самого утра. Какая превосходная мысль. — в ее голосе не было ни тени иронии, скорее печаль.
Рональд бы не одобрил, если кто-то пил бы крепкий алкоголь до обеда. Целыми стаканами. Но, что самое главное: на глазах у соседей. Мельхиоту было, в сущности, наплевать, что подумает сударыня Энн. Его отец. Весь кондоминиум. Вместе хоть со всей улицей, если уж на то пошло. Он пробыл дома всего два неполных дня, но уже смертельно устал думать о том, что «одобрил бы» отец.
«Как буд-то никто из них не чувствует запаха твоего любимого портвейна.»
— Вы неразговорчивы, верно?
Мельхиот молча осушил стакан. Сударыня Энн поаплодировала его лицу, на котором не дрогнул ни один мускул, с таким же, совешенно серьезным выражением. Может в этом и была ирония? — вяло подумал Мельхиот.
Он, вообще то, ненавидел алкоголь. Но признавал что, иногда, тот просто необходим.
— Не нальете даме?
Гвардеец и не подумал. Облокотился задом о стол в той же манере, расслабил спину и уставился на нее мутным безжизненным взглядом. Её это совершенно не смутило.
Мельхиот чувствовал себя разбитым. От того, что услышал вчера. От того уже сказал, от того, что еще скажет.
— Вы бывали в плену? — неожиданно спросила сударыня Энн.
Он продолжал безразлично смотреть. Она заинтересовала его почти так же, как то жужащее насекомое. На которое пялишься от безделия и лени.
— Расскажите кроткой и невинной девице свою историю? — её выражение стало почти сладострастным.
Она глубоко затянулась. Лицо скрылось в зыбе волнующегося дыма.
— Вас пытали?
Из подсобного помещения выскочила служанка леди Розмари с кувшином в руках. Она быстро и опасливо глянула исподлобья на Мельхиота, безмолвной горой стоявшего в углу кухни. Со страхом на сударыню Энн. И поторопилась пересечь помещение.
Энн перехватила её на пол пути. Прижала спиной к себе и грубо запустила руку в корсет. Дым от мундштука падал служанке на лицо. Она отвернулась, то ли от стыда, то ли от отвращения.
— Не желаете поразвлечся в троем? — приторно и интимно обратилась она к ним обоим. Её, красивое лицо, не очень приятно исказилось похотливой гримассой.
Служанка вырвалась, расплескав на подолы сударыни Энн воду. Та звонко рассмеялась. Так могла бы смеяться придворная фрейлина, шутке оказываюшего непритязательное внимание вельможи.