«Еще не сейчас».
— Да ты же на взводе. Ты же едва сдерживаешься. Я только сейчас это почувствовала. — пораженно сказала она, глядя в его бесцветные глаза.
— Неужели, тебе нравится так жить, Мельхиот? Неужели, этот монстр, все что осталось от моего брата?
— Это все, что им когда то было.
Она испуганно отступила. Он чувствовал её страх. Он видел в её глазах лицо Гордона, кусками мяса свисающее с черепа.
— Я не верю. Я…
— Твой муженек транжирит деньги родителей?
— Что? — она совершенно растерялась.
— Ты берешь у них деньги каждый месяц. Те деньги, которые я зарабатываю, размахивая этой проклятой железкой. Твой муж их пропивает?
— Как ты… Нет! — возмущенно, вскричала она, окончательно сбитая с толку. На её глаза навернулись слезы. Слезы сильной, уверенной в себе женщины.
— Он проигрывается в карты? Да… Я вижу по твоим глазам, что это так.
— Ты не человек. — прошептала она, напуганная почти до обморока.
— Ты сказала, он дворянин? Зачем имеющему средства дворянину жениться на простой дочери виконта?
В этот момент Мельхиот думал, что действительно оказывает ей услугу. Он просто рассказывал то, что сложилось сейчас в его голове, по множеству признаков, в единую картину: дешевый слуга-прусак; нервные, неуверенные жесты отца, когда он говорил про сетру; обилие поклажи, часть которой вскоре исчезла из гостинной; эти пропадания сестры. Никогда он не видел жизнь Кларин так отчетливо, так ясно.
— Любовь! Ты когда нибудь слышал про такое слово?
— Уходи от него, Кларин. Бери сына, и уходи.
Ему эта проблема казалась ему очевидной. Он хотел сказать, что когда его не станет, кто-то должен будет позаботиться о родителях. И не мог. Слова не шли изо рта.
— Что… Ты? Да ты сумашедший! Ты садист, ты чудовище. Что ты знаешь о людях? Об их отношениях? Об их чувствах? Преданность, любовь? Знаешь ты такие слова? Он преодолеет свой недуг! Я помогу ему. Я не брошу отца моего сына.
Он просто смотрел на нее, не понимая, чем еще сможет ей помочь. Что еще может ей сказать?
— По другому не могло и быть, Кларин. Только не для меня.
Она ничего не ответила. Что еще может ему ответить? Выбежала вся в слезах, хлопнув дверью.
Всегда до конца.
Он услышал какой то шорох лежа в, почти полной, темноте своей комнаты. В его голове происходили такие черные думы что, казалось, сама тьма бежит от него. Он просто лежал так, уже который час, не сдвинувшись с места. Он был настолько неподвижен, что со стороны посмотревшему, не удастся угадать, был ли кто в комнате. На огромой кровати, столь же огромного Мельхиота, можно было принять за груду белья.
Шорох усилился. Послышашлся скрип открывающейся двери. Кажется это была его мать? Мать?
«Что она делает на поле боя?»
Он услышал приглушенный разговор. Она что-то тихо говорила. Просила о чем-то. Вроде, так должен звучать голос, когда просят. Как же это называется? Человеческое слово, вылетело из головы Мельхиота. Его заменило, что-то… Она не так должна говорить с ними. Зачем вообще с ними говорить?
Ей отвечал громкий шепотот, срывающийся на возмущенный визг. Кажется, она вытащила пэра Деммера в очень ответственный момент. Мельхиоту захотелось смеяться. Проблемы пэра Деммера казались ему меньше муравьиных. Был ли в них вообще смысл?
Она отвечала, они спорили. Он услышал новый голос. Скорее еще один писк. Да, комариный писк. Каким бы незназничательным ни было насекомое, рано или поздно его жужание заставляет тебя встать? Глаза Мельхиота открылись. И в их блеске, его уже нельзя было не заметить.
Мельхиот поднялся с постели.
— Я уже сказал вам, Софи, что наши с леди Энн отношения вас не касаются.
— Леди?… Я бы только и рада, если бы это было так. — не понятно к какому утверждению отвечала сконфуженно стоявшая на своем леди София. — Я лишь прошу вас быть потише. И не называйте меня «Софи».
— Почему мы должны перед вами отчитываться? — стояла за фаворитом, опершись о косяк двери, совершенно обнаженная сударыня Энн. Она ни грамма не стеснялась своей наготы. Волосы всклочены. Её красивое тело светилось в жирном, желтом свете бра, играющим на капельках пота. И смотрела на, казавшуюся ей, такой старой, такой замкнутой, такой забавной, леди Софию.
— Я еще раз вам говорю: ни меня, ни мужа, совершенно не интересуют ваши отношения. Просто ведите себя прилично. И простарайтесь быть потише.