— Кар-р-рьер! За мной! С богом!..
Юткевича едва не сбило потоком всадников, слава богу, что лошадь одним прыжком вынесла его на другую сторону дороги, в снег. Казаки с обнаженными шашками, гикая, мчались мимо. Тогда и он рванул было лошадь, но холодный голос словно вбил его в землю.
— Стойте! Штабным офицерам не следует бросаться в бой.
Сдержав лошадь, он оглянулся. Рядом с ним был офицер, который некогда пил за «пупсика». У офицера мелко стучали зубы, бледное лицо исказила гримаса отчаяния и страха.
— Смотрите! Смотрите... как вас там! По-ошла рубка! — цедил сквозь припухшие губы офицер, тыча перед собой рукояткой нагайки.
За казачьей цепью появились какие-то маленькие силуэты. Все чаще и чаще гремели выстрелы, и тонкий дымок стлался над полем. «Враг!» — мелькнуло в голове. И где-то закартавил пулемет, вспарывая утреннюю тишину. Тут и там падали лошади. Ветер носил их ржание. «Крушноярцы!» - крутилось в мозгу. Юткевич рванул за уздцы.
— Стойте! Куда вы?..
— Туда! — шпорами кольнул лошадиные бока и помчался, припав к гриве, вперед.
Все существо было охвачено азартом, вспыхнуло презрение к офицеру-«пупсику», гнала вперед настойчивая и всесильная удаль. Вскоре он уже врезался в цепь казаков, вырвал шашку, рубанул ею, услышал визг пули над лошадиной головой. Гул стоял вокруг. В предсмертной судороге какой-то казак царапал руками окровавленный рыжий снег. Промелькнул и исчез из виду. И вдруг он увидел до боли знакомое лицо. Кравченко! Словно бы вплотную сошлись глазами. Он занес шашку над головой и тотчас почувствовал, что рука безвольно упала. Дрожа всем телом, он выхватил из кобуры наган. Прицелился в знакомые и внезапно такие близкие глаза. Раздался выстрел, и дрогнула рука с наганом. Лошадь осела на задние ноги, и перед взором замельтешили казаки. На один какой-то краткий миг он заметил папаху Масловского, и в дыму и грохоте, в круговерти боя все слилось в сплошном, бешеном химерическом полете.
***
Несколько дней спустя армия заняла город, и в маленькой деревянной церкви, с колокольни которой еще вчера бил красноармейский пулемет, худощавый попик справлял молебен. Были жертвы, и этот самый попик привычно-равнодушно гнусавил панихиду, щедро приправленную густым запахом ладана. Скороговоркой назывались имена убитых, и на живых сквозь гримасы предсмертных мук и ненависти бросали застывший насмешливый взор те убитые.
Командующий прислал господам офицерам выражение сочувствия по поводу гибели полковника и вместе с сочувствием — неожиданный для всех приказ: командование армией (во всяком случае, так называли тогда отряды, выступавшие на фронт в первой цепи), принимал офицер Масловский. Это было более чем неожиданностью, это было оскорблением. Оскорбились офицеры. Масловского считали мужиком, а его насмешливость всегда вызывала у других бурю возмущения. О нем ходили грязные анекдоты, а его близость к казакам и солдатам объяснялась не только «позерством» и игрой в «демократичность», но и патологическими качествами этого офицера.
Однако хитрый и рассудительный генерал Белов знал, что делал. Генерал полагал, что три четверти кампаний во всемирной военной истории завершались поражением исключительно из-за офицерского состава. Ему хотелось навести железную дисциплину, а навести ее мог именно Масловский, который не делил со всеми остальными офицерами ни рюмки, ни развлечений, ни взглядов. Масловского любили казаки, и это импонировало «народной армии».
Юткевич сошелся с Масловским как-то незаметно для себя, и привлекли Юткевича резкие и уничтожающие парадоксы Масловского в адрес офицеров. Низки и никчемны были офицерские интересы, и все они представлялись Юткевичу одной сплошной равниной — ни травинки, ни ложбинки. Когда до Юткевича стали доходить грязные анекдоты о Масловском, он отмахнулся от них, как старался отмахнуться, одиночка в этом мире, от всего пошлого в жизни. Случай с «крещением» напомнил некоторые анекдотические ситуации, но то ведь был «общий котел» — и Юткевич истолковал это как уступку требованиям «демократизма».
Рыжеволосый офицерик-«пупсик», встретив Юткевича, подхватил его под руку и, пожимая локоть, как-то проникновенно завел:
— Вы, коллега, забудьте, пожалуйста, наш давешний разговор перед боем. Я тогда не выспался, был чертовски утомлен...
— Не понимаю, что вас волнует? — деликатно спросил Юткевич.