— Ничего не скажу,— хрипло выдавил он.— Я пойду. На руднике побывали комсомольцы рудодробильни, они должны вернуться, надо их послушать.
— Я их встретил по дороге,— тихо сказал Бердников.— Но свою ошибку я понял значительно раньше, после вашего утреннего визита в контору, товарищ Кравченко,— он чуть заметно покраснел.
Долматов обнял Кравченко за плечи и, как это делал часто, посмотрел ему в глаза, мягко говоря:
— Ты бы остался, Борис... На дворе вон какой ветер разгулялся, — и он окинул взглядом фигуру инженера, пропыленную сплошь, увидел размазанный по лицу пот и невольно улыбнулся.
— Нет, я все-таки пойду.
Пыль двигалась стеной. Многочисленные фонари комбината и поселка вязли в ней, словно в вате. Ветер и пыль неузнаваемо изменили все вокруг. Сверкание индустриальной ночи было размножено в бессчетности летящих песчинок. Вспышки электросварки превращались в огромный фейерверк. Пламя ее рассыпалось, как бенгальские огни. Над площадкой комбината зарево стало плотнее от пыли.
И нельзя было различить, где кончается дым и где начинается пыль. Они слились в одну завесу, затянувшую все небо, и пропала граница между земными сумерками и тьмою небесных туч. Все пришло в движение, все сошло со своих мест, перепутались привычные очертания.
Зачарованный видением этой по-своему сказочной картины, Кравченко постоял на крыльце. Ему вдруг захотелось громко закричать и своим криком перекричать гул ветра, с которым слился неумолкаемый шум комбината. Ночь, придавая ему силы, успокаивала его волнение, которое только что заставило его чуть ли не бежать из кабинета Долматова. Вокруг бесновался ветер, а Кравченко отчетливо чувствовал, как возвращается к нему равновесие. Стоя на горе, он не укрывался от набега ветра. Он был горд своей стойкостью. Его душа кричала об этом, пела гимн в честь стойкости человеческого духа. Ему страстно захотелось иметь такого же сильного и надежного соратника в борьбе с этой ночной стихией. Он напряг зрение.
И вдруг, немного ниже, мимо прошла женщина. Она двигалась прямо, не пряча лица от ветра. Она тоже не уклонялась от встречи. Вся фигура ее была по-молодому стройной. Кравченко рванулся к ней. Какое-то подсознательное чувство, казалось, толкнуло его, и он наугад, громко, но не очень уверенно крикнул:
— Берзинь!
Женщина остановилась. Он не ошибся. Сделал несколько шагов и очутился около нее.
— Не ошибся! — с нескрываемой радостью произнес он.
Они пошли рядом, сбились с пути, остановились возле проволочной ограды и засмеялись. Он наклонился к ней, и глаза их встретились очень близко.
— Ты что хотел сказать, секретарь? — с едва уловимой насмешкой в голосе спросила Валька.
И он, подхватив ее шутливый тон, сам засмеялся в ответ:
— Любопытно знать, как вы американцев перегоняете и вообще перегоните ли?
Женщина не успела ответить. Ураганный порыв ветра сорвал с нее платок и унес за ограду. Кравченко бросился догонять. «Точно школьник»,— промелькнуло в голове, и от этой мысли стало еще веселей. Наступив одной ногой на проволоку, Валька перепрыгнула через ограду, и вдвоем они принялись искать в темноте платок. Кравченко попытался зажечь спичку, да на ветру ничего не получилось. Вдруг совсем близко вспыхнул фейерверк электросварки. Словно в испуге, они прижались друг к другу и замерли на месте. И оба почувствовали возбужденное биение своих сердец. Им было легко и радостно в эту и впрямь удивительную ночь.
— Не отыщешь, брось,— тихо сказала Валька и вздрогнула от его крепкого рукопожатия.
Фейерверк, оставляя на краткий миг белый отсвет в небе, погас. Не сразу глаза снова освоились в темноте, и они, держась рядом, стали выбираться на шоссе.
— Обгоним мы этих самых американцев! — громко сказала она, и ветер загудел вокруг них, как бы подкрепляя уверенность ее слов.
На шоссе они вышли возле самой железнодорожной станции. До жилья отсюда было далековато. Впереди раскинулась степь, пронизанная ветром. Ветер разносил запах горелой травы. Они направились вдоль шоссе, сухая трава шелестела под их ногами.
— Лето!..— сказала она, и он в унисон повторил:
— Лето...
Потом она торопливо высвободила свою руку, отошла на шаг и сказала:
— Завтра выходной день. Наши собираются на массовку. И я еду.— И торопливо зашагала в темноту.
И уже издали, сквозь неумолчный ветер, до него долетело:
— Тогда и про американцев расскажу!
Потоптавшись на шоссе, Кравченко решительно двинулся вперед. Ветер бил в лицо, с шумом осыпался песок. Пыль поднималась стеной. А он шагал, рассекая воздух взмахами рук, и улыбался про себя.