Теперь Монтэгю и впрямь над этим задумался; стоя здесь и разглядывая выставку, он представил себе не видевших солнца рабов, прислуживавших в этом чудовищном храме роскоши. Он смотрел на лакеев — бледных, изнуренных, с впалой грудью, и воображение рисовало ему толпы работников еще более низкого ранга, которые никогда не выходят на дневной свет,— людей, моющих посуду, выносящих кухонные отбросы, подкидывающих уголь в топки печей,— Всех, кто обеспечивал в этих залах тепло, свет и комфорт. Запертые глубоко под землей, в сырых темных подвалах, они были обречены на вечное служение чувственности,— и как ужасна должна была быть их участь, как невыразимо их нравственное падение! И все это были иностранцы —те, что приехали сюда, надеясь обрести свободу, а хозяева новой родины схватили их и заключили в подвалы!
Потом Монтэгю подумал о несметных тружениках всего мира, которым выпала доля быть творцами благ, уничтожаемых слепыми расточителями; о женщинах и детях, в поте лица вырабатывающих ткани на бесчисленных фабриках; о всех, кто кроит и шьет одежду; о девушках, изготовляющих искусственные цветы, набивающих папиросы и собирающих виноград; о рудокопах, добывающих уголь и драгоценные металлы; о рабочих, несущих вахту у десятков тысяч машин и сигнальных вышек; о всех тех, кто борется со стихиями на палубах десятков тысяч кораблей, доставляющих1 диковинные товары, которые будут истреблены столичными прожигателями жизни. По мере того как нарастала волна расточительности и человеческая энергия все больше направлялась на создание бесполезных предметов роскоши, мало-помалу увеличивалось обнищание и деградация несчастных слуг маммоны. И кто знает, что придет им в голову, если они когда-нибудь над всем этим задумаются!
И вдруг Монтэгю припомнилась речь, которую он слышал в первый день своего пребывания в Нью-Йорке. Он снова услышал грохот поездов воздушной железной дороги и резкий голос оратора; он увидел его изможденное, голодное лицо и плотную людскую толпу, не сводившую с него глаз. И ему припомнились слова майора Торна:
— Это пахнет новой гражданской войной!
Глава двадцать первая.
Со дня отъезда Элис прошло две недели, и уже близился день, на который было назначено слушание дела Хэсбрука. В последнюю перед этим субботу, третью субботу поста, когда в Лонг-айлендском охотничьем клубе должен был состояться традиционный бал, Зигфрид Хэрви созвал, у себя гостей. Монтэгю принял его приглашение; все это время он усиленно работал над окончательной отделкой своей речи и теперь, перед выступлением, считал полезным немного отдохнуть.
Он поехал к Зигфриду вместе с Оливером, и первая, кого он там встретил, была Бетти Уимен, с которой он давно не виделся. Бетти многое хотела ему сказать, и это свое желание исполнила. Так как Монтэгю никогда больше не появлялся в обществе вместе с миссис Уинни после эпизода у нее в доме, все заметили разрыв между ними; догадкам и слухам не было конца; естественно, милейшая Бетти горела желанием узнать доподлинно, что же такое произошло между ними и каковы их отношения сейчас.
Однако Монтэгю не удовлетворил ее любопытства; обидевшись, Бетти задорно воскликнула, что зато и она не скажет ему того, что о нем слышала. Пока они разговаривали, Бетти не сводила с него насмешливого взгляда, и было ясно, что она не только верит самым скверным сплетням на его счет, но и что именно благодаря этим сплетням он стал в ее глазах гораздо интереснее, чем прежде. Бетти Уимен производила на Монтэгю странное впечатление: она была прелестна, обворожительна, почти неотразима, но вместе с тем так житейски рассудительна.
— Я же говорила вам, что для роли ласкового котенка вы не годитесь! — сказала она ему.
Потом она перевела разговор на процесс и начала поддразнивать Монтэгю сообщениями о том переполохе, который он произвел.
— Знаете,— заявила она,— мы с Олли были просто в ужасе; мы боялись, что дедушка страшно разгневается и нам не сдобровать. Но каким-то образом вышло иначе. Вы только никому не говорите, но мне почему-то кажется, что он на вашей стороне.
— Хорошо, если бы это действительно было так,— ответил Монтэгю, рассмеявшись,— я давно стараюсь выяснить, кто за меня и кто против.
— На днях,— продолжала Бетти,— я слышала, как он говорил одному человеку, что читал ваше резюме и нашел его очень убедительным.