Элис, оказывается, уже знала, что Чарли «испорченный» человек; но теперь он почувствовал отвращение к этой жизни и был очень несчастлив: ее красота и невинность тронули его, ему стало стыдно за самого себя, и он намеком признался ей, что был до сих пор во власти пагубных страстей...
Монтэгю начал понимать, как удавалось Чарли казаться интересной, привлекательной личностью: для этого он драпировался в мантию таинственной романтики.
— Он говорит, что я совсем не такая, как все девушки, которых он знал до сих пор,— сказала Элис.
Услышав столь «оригинальное» признание, Монтэгю не мог скрыть улыбки.
Элис отнюдь не была влюблена в Чарли и далека от мысли об этом; она сказала, что не будет принимать его приглашений и не будет оставаться с ним наедине. Она только не знала, каким образом возможно избежать встреч с ним в тех домах, куда их обоих приглашали. И с этим Монтэгю пришлось примириться.
Генерал Прентис любезно расспрашивал Монтэгю, какие достопримечательности Нью-Йорка он успел осмотреть и как его дела. Он добавил, что беседовал о нем с судьей Эллисом; когда Монтэгю будет готов приступить к работе, судья, вероятно, сможет что-нибудь ему предложить. Он одобрил намерение Монтэгю сначала как следует оглядеться и обещал ввести его в два-три наиболее видных клуба.
Монтэгю принял все это во внимание, но сейчас ему было не до этого. Приближался день Благодарения [12], а с ним и бесконечные празднества в загородных особняках. Берти Стыовесент затевал поездку в свой Адирондекский лагерь и пригласил с собой человек двадцать молодежи, в том числе молодых Монтэгю. Это была еще одна особенность столичной жизни, с которой стоило познакомиться.
Сначала все отправились в театр. Берти взял четыре ложи, и все собрались там приблизительно через час после начала спектакля. Да в сущности это и не имело большого значения, потому что пьеса, подобно опере, состояла из кое-как связанных между собою куплетов и танцев, а ее фабула служила только предлогом для показа причудливых декораций и костюмов. Из театра поехали прямо на Центральный вокзал, и около двенадцати часов ночи собственный поезд Берти с гостями тронулся в путь.
Поезд этот представлял собою превосходно оборудованный отель на колесах. Здесь были багажный вагон и вагон-ресторан, кухня и гостиная, вагон-библиотека и спальный вагон, оборудованный не обычным образом, а с комфортабельными спальнями, снабженными водопроводом и электричеством и обставленными мебелью из белого акажу. Вагоны были стальные и с автоматической вентиляцией; а обстановка их отличалась характерной для Берти Стьювесента подчеркнутой роскошью. В библиотеке весь пол покрывали плюшевые ковры, мебель была из южноамериканского красного дерева, а стены расписаны знаменитыми художниками, которые годами работали над ними.
Повар и слуги Берти не дремали, и в столовой был уже сервирован для прибывших ужин; сидя за столом, они могли наслаждаться видом залитого лунным светом Гудзона.
Утром прибыли к месту назначения — па маленькую станцию среди поросших лесом гор. Поезд был переведен на запасный путь; все не спеша позавтракали, а потом, закутавшись в меха, вышли на свежий воздух, насыщенный ароматом соснового леса. Земля была покрыта снегом, у станции их ожидали восемь больших саней. День выдался морозный, солнечный, целых три часа ехали по изумительно красивой горной местности. Большая часть пути пролегала через владения Берти; дорога также принадлежала ему, о чем свидетельствовали крупные надписи, встречающиеся чуть ли не каждые сто ярдов.
Наконец остановились у вьющегося змеей среди высоких отвесных гор озера. На скалистом берегу стоял высокий замок. Это построенное в виде крепости здание и было так называемым «лагерем».
Замок выстроил еще отец Берти; но сам отец за всю жизнь побывал здесь не более пяти-шести раз. Берти, по собственному его признанию, был здесь тоже всего два раза. Здесь развелось такое множество оленей, что зимой они гибли десятками. И тем не менее тридцать егерей охраняли от посторонних охотников десять тысяч акров покрытой лесом земли. В этих Адирондекских лесах, как объяснили Монтэгю, существует множество таких частных «заповедников». Один из их владельцев приказал обнести железной изгородью целую гору, покрытую лесом, где водятся лоси, олени и даже дикие кабаны. А что касается «лагерей»,— их здесь так много, что для них изобрели особый архитектурный стиль; было здесь немало замков, построенных, как и замок Берти, в подражание старинным. Один из приятелей Берти воздвиг здесь большое швейцарское шале; [13] а один из Уоллингов — японский дворец, в котором владелец ежегодно проводил весь август.