Миссис Уинни подвезла Монтэгю в своем автомобиле. Пока он одевался к обеду, пришел Оливер. Монтэгю спросил его:
— Правда, что ты взялся ввести Ивэнсов в свет?
— Кто тебе об этом сказал?— полюбопытствовал Оливер.
— Миссис Уинни,— ответил Монтэгю.
— Что же она про них говорила?
Монтэгю передал ее рассказ, и Оливер, видимо, не нашел его преувеличенным.
— Только все это гораздо проще,— ответил он.— Время от времени я им кое в чем помогаю— вот и все.
— Например?
— Да так, пустяки; чаще всего советы даю: куда им пойти или что надеть. Ведь они, когда приехали в Нью-Йорк, одевались, как попугаи. А главное,— тут Оливер расхохотался,— я воздерживаюсь от насмешек на их счет. А если слышу, что кто-нибудь позволяет себе в этом отношении лишнее, то ставлю на вид, что в скором будущем они безусловно свое возьмут и станут опасными врагами. Раза два я уже кое-где нажал и расчистил им дорогу.
— Они тебе платят за это?
— Ты это, наверное, назвал бы платой, но разве это плата? Просто старик дает мне иногда перехватить на бирже малую толику,— ответил Оливер.
— Перехватить на бирже? — удивленно переспросил Монтэгю, и Оливер ему растолковал, что под этим подразумевается; в обществе, где людям не приходится зарабатывать, такие сделки вошли в обычай. Принимающий подобную услугу сам ничего не вкладывает и ничем не рискует; предполагается, что приятель покупает для него акции и, когда они повышаются, посылает ему чек на выигрыш. Очень многие, стесняясь брать прямо деньгами, с удовольствием принимают предложение какого-нибудь могущественного друга «отхватить для них сотенку акций». Такой способ давать на чай распространен в высшем свете. Это очень удобно, например, в отношении газетчиков, когда надо, чтобы они высказались положительно о надежности тех или иных акций; удобно это и с политическими и финансовыми деятелями, голос которых может оказать решающее влияние на судьбу курса. Если человек ставит себе целью попасть в свет, он должен быть готов к тому, что придется направо и налево раздавать такого рода чаевые.
— Конечно,— добавил Оливер,— заветное желание Ивэнсов, чтобы я уговорил. Уоллингов взять их под свое покровительство. Если б мне это удалось, я, пожалуй, мог бы получить с них полмиллиончика.
На все это Монтэгю ответил только:
— Да, да, понимаю...
Ему вдруг все стало ясно. Так вот, значит, каким образом делаются дела! Вот почему Оливер платит тридцать тысяч в год за номера в отеле и может выложить еще тридцать на туалеты кузины! Теперь понятно, отчего провести рождественскую неделю у Элдридж-Дэвонов куда выгоднее, чем корпеть над сводом законов!
— Еще один вопрос,— сказал Монтэгю.— Почему ты хочешь нас познакомить?
— А почему бы и нет? — ответил Оливер.— Тебе это не повредит — развлечешься. Видишь ли, они узнали, что у меня есть брат, и просили тебя привезти. Не могу же я вечно прятать тебя, как ты думаешь?
Разговор происходил по пути к Ивэнсам. Они жили на Риверсайд-Драйв, и когда Монтэгю вышел из кеба и разглядел смутно вырисовывающиеся в полутьме громоздкие очертания их дома, он не мог сдержать восклицания:
— Ну и махина — точь-в-точь тюрьма!
— О да, места у них достаточно,— со смехом ответил Оливер.— Это я им удружил. Ведь это, знаешь, старый дворец Лэмсонов.
Места и впрямь было довольно, довольно было и всяких причуд роскоши,— Монтэгю подметил это с первого взгляда. Были тут и лакеи в коротких штанах, с красными лентами и золотыми галунами, были и мраморные галереи, и камины, и фонтаны, были и картины французских мастеров и настоящие фламандские гобелены. Лестница в их дворце поднималась полукружиями и была устлана вытканной на заказ белой бархатной дорожкой, которую часто приходилось менять; на верхней площадке покоился шестивековой древности белый кашмирский ковер — и так далее, все в том же роде.
Наконец появилось и семейство: тощий, гигантского роста мужчина со смуглым обветренным лицом и торчащими седыми усами — сам Джек Ивэнс; рядом с ним миссис Ивэнс — низенькая и пухлая, с симпатичным лицом и умеренным количеством бриллиантов; тут же и две мисс Ивэнс—обе с горделивой осанкой, стройные и безупречно одетые. «Что ж, они вполне приличны»,— мелькнуло у Монтэгю.