Библиотека была представлена медицинскими изданиями, анатомическими атласами и справочниками. Впрочем, была и классика — Толстой, Пушкин… Впрочем, какой Толстой классик? Хотя основное вроде уже написал.
Я убрал документы в стол, задумался. В ящиках была пачка писем — явно корреспонденция с родственниками. Надо бы все изучить, чтобы понять насчет новой семьи. Я попробовал слово семья «на вкус». В моей прошлой жизни, жена, как только узнала о БАСе — почти сразу ушла. Родители к этому времени успели умереть, детей у меня не было. Просто не успел. Болезнь сделал меня одиночкой-затворником. Только студенты и коллеги иногда навещали. Какая ирония, да? И там и здесь МГУ, медицинский факультет. И специализация — почти одинаковая. «Там» я занимался полостной хирургией, слыл универсалом… Я горько засмеялся. Как же, король операционной, под Стиви Рэй Воэна первый разрез всегда делал… Эстет, блин. Подамся в фармакологию — не напрасно же почти три года медпредставителем впахивал, презентации готовил, статьи в «Ланцете» читал, пытался кухню эту понять. Вот сейчас вспомню технологический цикл производства пенициллина вместе с силденафилом — и можно ехать на верфи, стометровую яхту заказывать.
Наконец, звон колоколов на улице прекратился, воцарилась странная тишина.
Я опять подъехал к окну. По проезжей части шел крестный ход — православные несли хоругви, кресты… Людей в черном прилично так прибавилось.
Интересно, почему все-таки на стене у Баталова висит не Павлов, не почивший царь-батюшка, а Боткин-старший? Может он был учителем у доцента?
— А вот, вы где! — в кабинет зашел Кузьма. — А раньше со спаленки то уезжать отказывались!
— Прогресс, — покивал я. — Ну что там с царем?
— Помер, — вздохнул слуга. — В Ливадии. Это же где такое место то?
— В Крыму, — буркнул я, задумавшись. И вовсе не об Александре III, а о том, «где деньги, Зин?». В ящиках стола наличность отсутствовала. Кошелька я тоже не обнаружил — Кузьма, а куда ты дел деньги?
— Не трогал я вашего Ломоносова! — слуга испугался и даже отступил обратно к двери.
— Какого Ломоносова? — удивился я.
— Ентого, — Кузьма ткнул пальцем в бюст Михайла Васильевича на столе. Массивный такой, сантиметров сорок высотой. Это значит там у Баталова заначка? Похоже на секретный сейф.
— Не пугайся, Кузьма, сам же говорил, что долги у нас. Надо разобраться.
Да и студенты пишут про финансовую пропасть. Или это Баталов им жаловался? Мне очень захотелось взглянуть на себя «нового».
— Вот что, принеси-ка мне зеркало.
Слуга облегченно вздохнул, мигом испарился. А я подъехал к бюсту, потрогал его. Стоит словно влитой. Я, морщась от боли в пояснице, заглянул под стол. А точно вмурованный! Вон и массивные шляпки болтов видны. А гайки, стало быть, там, внутри. Я еще раз потрогал бюст, погладил Михайла Васильевича по голове. Умнейший человек, уникум. Только вот как открыть этот сейф?
Глава 2
С сейфом я возился долго. Уже успел пришаркать Кузьма, принести зеркало. Ничего необычного я там не увидел. Мужчина лет тридцати, с голубыми глазами, густыми черными волосами, тонкими, «нервическими» губами. Усики были еще туда-сюда, а вот борода ужасала. Росла она какими-то рваными клочьями, выглядело все это очень отвратительно. Надо сбривать, сто процентов. А что я сижу здесь? А вдруг это кино скоро кончится, и я вернусь в свою кровать, продолжать умирать? Пора набираться впечатлений, а то так и останется в памяти рваный рукав и не очень хорошая копия известной картины.
— Кузьма, ты вот что, — задумался я. — Найми пролетку, хочу прокатиться по городу.
— Евгений Александрович! — заголосил слуга — Ну куда ехать-то, больному да немощному?!
— Не перечь мне! — пристукнул я рукой по столу, чем слегка напугал Кузьму. — Хочу развеяться. Ясно тебе?
— Ясно. Уж какой вы стали суровый… А на какие шиши то ехать? Да и куда?
— По центру прокатимся. Неужели у тебя совсем денег не осталось?
Я испытующе посмотрел на слугу. Тот отвел глаза.
— Есть пара рублишек. Но они на еду!