«Байер» открыл закрома после того, как аспирин начал стремительно завоевывать мир. На какое-то время я даже почувствовал себя богатым до неприличия. Это ощущение улетучилось, когда я выбрал проект больницы и получил предварительную смету. Увидев сумму, которая, вероятно, только вырастет, я понял, что пора придумывать ещё парочку «аспиринов». Или запускать в продажу пенициллин-«панацеум». Насчет его меня уже завалили телеграммами примерно все — от ведущих клиник до университетов и медицинских компаний. Но я сел, посчитал финансы, свел дебет с кредитом — и решил пока не форсировать события. Мои обязательства перед Великими князьями оставались в силе, Русский медик никто не трогал, бизнес с Келером тоже шел своим чередом. Зачем ссориться с властями? Они злопамятные и руки у них длинные — дотянутся и в Швейцарии. Тем более что денег всё-таки хватает.
Для особняка, который решили строить рядом с больницей, чтобы не тратить время на дорогу до работы, был приглашен совсем другой архитектор. Нечего мешать, это очень разные вещи. Стройка дома началась даже раньше больничной, и, похоже, могла вылиться в суммы, совсем запредельные.
***
Я бездельничал еще недели полторы, читая и прогуливаясь по набережной вместе с Агнесс. Еще бы пару месяцев — и мне бы точно надоело. Но дела звали: больница не может бесконечно существовать без шефа, слишком многое требовало моего участия. В том числе именитые пациенты, которые явно ожидали, что именно я возьму в руки скальпель.
Жена, в свою очередь, казалась воплощением спокойствия. Никаких тебе токсикозов или эмоциональных бурь. Только пару раз среди ночи захотела жареной земляники с селедочным соусом — по меркам беременности сущая ерунда. И, честно говоря, я находил это даже трогательным.
На Рождество мы отправились в Вюрцбург. Прекрасный повод избежать утомительных светских визитов в Базеле и навестить тестя, который всё откладывал свой приезд. Поездка в столицу Нижней Франконии не прошла без походов в гости, но они были относительно приятными. Ужин у ректора Рёнтгена и обед у архиепископа Франца Иосифа фон Штейна ничуть не напрягли — по сравнению с вероятным изматывающим марафоном в Швейцарии, это был просто курорт.
Не обошлось и без сюрпризов. Мы случайно встретили знаменитую Марту Беккер, ту самую «звезду гимназии», которая когда-то отравляла жизнь Агнесс. Жена не упустила шанса отплатить ей той же монетой, но тонко, почти искусно. С безупречной улыбкой она рассказала, как мы «ютимся» в люксе самой дорогой базельской гостиницы, пока строится наш дом, и ей буквально некуда складывать бесчисленные шляпные коробки. Глядя на то, как Марта с трудом сдерживает слезы, изображая радость от беседы, я понял: с Агнесс лучше всегда быть по одну сторону баррикад. Не удивлюсь, если бывшая одноклассница супруги что-то с собой сделает после этой встречи.
Когда мы возвращались, уже в купе, Агнесс пожаловалась, что ее знобит. Измерили температуру — тридцать семь и две. Но горло спокойное, из носа тоже ничего не льется. В легких — ну разве что если сильно фантазировать, то можно услышать чуть жестковатое дыхание. Со стороны кишечника тоже вроде без сюрпризов. Поначалу я списал всё на усталость. Она дремала, прижавшись ко мне, и мне не хотелось тревожить её.
В Мангейме, где у нас была предусмотрена пересадка, Агнесс продолжила спать. Для беременных — вполне обычное состояние. Так что три часа до базельского поезда мы просто посидели в зале ожидания для пассажиров первого класса. Есть жена не захотела. Равно как и отвечать на мои расспросы. Уже перед посадкой на поезд до Базеля призналась, что последние три дня ощущает лёгкую тяжесть внизу живота. Но настоящая тревога накатила, когда она сказала, что давно не замечает шевелений плода.
Всю жизнь я был далек от акушерства. И даже те нововведения, которые я выудил из своей памяти во время беременности Лизы, ничуть меня не приблизили к этой части медицины. Я толком даже сердцебиение плода слушать не научился. Но навык какой-то приобрел. В купе я настоял на повторном осмотре. Слушал, прижимал стетоскоп, пробовал пальпацию — ничего. Ни звука, ни намёка на жизнь. Спросил про молочные железы — мягкие. Агнесс призналась, что на отсутствие шевелений сначала внимания не обращала — пока все телодвижения там ощущались большей частью как бурление кишечника.
Тут-то меня и проняло. Так, только не паниковать. Я могу ошибаться. Скоро мы приедем в Базель, и я вызову акушеров из университета, они специалисты, посмотрят, и скажут, что я обычный паникер, сверхбдительный папаша, всё хорошо и повода для тревоги нет, сам себя накрутил, бывает. Глядя на меня, и Агнесс тоже начала проявлять беспокойство.