Глава 6
«По Россіи. Арестъ бунтовщиковъ крестьянами. При мѣстечкѣ Шерешовъ, Пружанского уѣзда урядникъ съ помощью крестьянъ арестовалъ на дорогѣ въ деревню четырехъ рабочихъ-смутьяновъ. При нихъ найдено три револьвера, большое количество экземпляровъ возмутительнаго воззванія и письмо со штемпелемъ партіи соціалъ-революціонеровъ.»
СТОЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ. Вчера въ городской Управѣ состоялись торги на поставку дровъ въ различныя городскія учрежденія. Торги шли удачно для города, торговались энергично и цѣны на подрядъ въ общемъ, спустились очень низко.
Задержанный съ револьверомъ. 16 ноября на углу Фонтанки и Невскаго проспекта городовой задержалъ подозрительнаго человѣка, въ рукахъ котораго былъ заряженный револьверъ. Незнакомецъ былъ тутъ же обезоруженъ и отправленъ въ участокъ, гдѣ назвался нѣкимъ Л. Съ какой цѣлью онъ вооружился Л. объяснить не могъ.
Боже, сколько же у нас барахла! Я не рискнул бы даже приблизительно подсчитать все эти чемоданы, кофры, коробки и прочую утварь. Князь едет, не хухры-мухры. Два носильщика еле дотащили эту гору до извозчика на Восточном вокзале Парижа. Отдельный экипаж забили доверху. До Северного вокзала недалеко, можно бы и прогуляться, но ноблесс, как говорится, оближ. Поехали в экипаже. А там — сразу в зал ожидания пассажиров первого класса. Здесь можно было расслабиться, не переживая за вещи — грузчики уже занимались их погрузкой в поезд.
— Может, съездим куда-нибудь? Пять часов всё же ждать посадки, — предложил я, глядя на жену.
— Нет, я здесь отдохну, — ответила Агнесс и открыла книгу.
Хорошо, что разговаривает. После того рокового дня шесть долгих месяцев жесточайшей депрессии, с ложечки кормили, чуть не силком запихивали. Коллеги советовали психиатров, но я всех послал с этим предложением подальше. Эти деятели и через сто лет мало чего сделать смогут. А сейчас — и подавно. Рассказы о «замечательных специалистах» местной психбольницы с новомодным лечением электричеством я пресек иезуитским вопросом, как быстро они вылечили Ницше, и как сейчас себя чувствует пациент. Сразу отстали. Так что всё только дома, с единственными лекарствами под названием любовь и терпение. Каждый день сидел и рассказывал, чем занимался. Книги читал вслух. Тестя чуть не на веревке приволок, чтобы тот вспомнил все увлечения детства и приятные воспоминания. Но Гамачек помог мало — устроил себе тур по местным кабачкам и с дочкой общался мало. Та, впрочем, потихоньку начала оживать. И я надежды не теряю. Не сегодня, так завтра всё пройдет. Причина понятна — сильное эмоциональное потрясение. Возможно, случится еще что-то — и мы двинемся к выздоровлению.
— Я тогда к Мечникову съезжу.
— Передавай от меня поклон, — тихо ответила она, не поднимая глаз от книги. — И Ольге Николаевне тоже.
Кто ругал российские дороги, рекомендую срочно отправиться в Париж для контраста. Их мостовая напоминает поле боя после артиллерийской подготовки, а движение — хаос на уровне базара в Самарканде. Вьетнамские улицы двадцать первого века нервно курят в сторонке. Только вместо скутеров тут экипажи и автомобили. Жалкие пять километров до Института Пастера мы преодолевали сорок минут, едва не убившись пару раз.
Да и еще и ездил почти напрасно: Илья Ильич оказался занят. Впрочем, как всегда. Он выкроил для меня всего десять минут, в течение которых мы сидели в его кабинете, пили крепкий кофе и говорили о насущном.
— Стоит ли рисковать своей жизнью ради этих... — он махнул рукой куда-то в сторону, где в его воображении, наверное, располагался Петербург. — Зачем вам эта война, Евгений Александрович?
Он откинулся в кресле, и, взлохматив пятерней и без того растрепанные волосы, выглядел скорее уставшим учителем, чем бойцом за здоровье человечества.
— Война? Она никому не нужна, Илья Ильич. И мне тоже. Но я еду не ради «этих». А для того, чтобы, прошу прощения за пафос, спасать жизни простых солдат. Если хотя бы один из них вернется домой к семье, а не в землю ляжет, это уже стоит затраченных сил.
Страна мне была тоже небезразлична, но затевать политическую дискуссию я не хотел.
— А вы не думали, что у себя в больнице вы делаете в разы больше? Уже спасли сотни жизни, а спасете еще тысячи. Занимайтесь чем можете, — с грустью в голосе сказал Илья Ильич.
— А там кто это сделает? — спокойно ответил я. — Совесть деньгами не откупишь. Если я могу оказаться полезен, то должен быть там.