Микулич меня как мог, поддерживал. И не только медикаментозно. Он проводил в моей палате больше времени, чем, наверное, проводил с семьей дома. В промежутках между осмотрами и перевязками рассказывал о работе клиники, о каких-то удачных и провальных экспериментах, о студентах, которые ради него готовы были сидеть в библиотеке ночами.
— Ты не поверишь, — однажды начал он, развертывая очередную историю, — но наши механикусы на скорую руку собрали прототип аппарата искусственной вентиляции лёгких. Можно сказать, из подручных материалов. Отграничение объема гидрозапором, мех с электродвигателем.
— Ну и как успехи? — еле слышно спросил я, не в силах повернуть голову.
— Выжили, — хмыкнул Йоханн. — Это уже достижение, учитывая, что никто не подумал о взрывоопасности смеси эфира с кислородом. Теперь подлечим раненых с обожжёнными, и снова за работу.
Я ухмыльнулся, хотя и понимал, что силы, затраченные на разговор, лучше бы оставить для борьбы с инфекцией. Но легче становилось от того, что кто-то изо всех сил старается вырвать тебя из лап смерти.
Так прошло еще двое суток. Консилиумы собирали теперь утром и вечером, всякие изменения, даже самые мелкие, фиксировались в специальных таблицах, сводные результаты анализов выводились на грифельной доске, установленной у окна. Моровский задерживался. И не только он. Мне порой по-детски казалось, что будь здесь Агнесс, всё пошло бы намного лучше. Головой понимал, что нет, инфекция внутри меня продолжит пожирать остатки моей жизни вне зависимости от состава присутствующих, но сердцем...
— Она приедет, — вдруг сказал Йоханн, когда я в очередной раз повернул голову к открывшейся двери.
— Наверняка она из Базеля отправилась к отцу, я туда телеграмму не отправлял. Просто не знает.
Подробностей семейной размолвки я ему не озвучил, просто сказал, что вышла ссора. А как еще отвечать на вопрос, где моя жена? На богомолье отправилась? В такой ситуации она должна быть рядом. Ее отсутствия никто не поймет. И коль скоро я начал думать о посмертии, то надо прикрывать и Агнесс от возможных кривотолков, которые могут отравить ее жизнь надолго. Да и мою тоже.
***
Вацлав прибыл через сутки с лишним после расчетного времени. Главное — прибыл. Всё из-за того, что хваленый поезд «Норд-экспресс», который, согласно рекламе, должен был домчать его из Петербурга до Парижа в одно мгновение, благополучно встал на каком-то перегоне в Польше из-за схода с путей паровоза. Обошлось без жертв, но пока чинили дорожное полотно, оттаскивали поврежденный локомотив, прошло не менее десяти часов. Итог: прибытие в Париж с опозданием, упущенный поезд до Марселя и, как назло, неразбериха с багажом. Всё складывалось против нас. Потому что экспресса надо было ждать почти сутки, а обычный ехал долго, со всеми остановками.
Главное — прибыл. С красными от недосыпа глазами и дрожащими руками. Но на самый важный вопрос ответ был утвердительный. Лекарство привез. Первую дозу укололи тут же. И начали ждать. Вернее, продолжили. Потому что не знаю как остальные, а я надеялся только на выздоровление. Любой другой исход, даже утешительный «продолжает болеть», не устраивал. Да и быть пациентом мне не нравится. По ту сторону баррикады можно в конце рабочего дня пойти домой, снять обувь, переодеться, и расслабиться. А здесь всё в круглосуточном режиме и без выходных. Да еще и суют в тебя трубки с иголками, пользуясь беспомощностью. Никакой радости.
Во время укола вокруг кровати собрался весь цвет местной медицины. Врачи, разумеется, хотели знать, что за чудо-лекарство примчал мне Моровский.
— Экспериментальное, на основе плесени — коротко пояснил я, не вдаваясь в подробности. — Возможно, поможет. Не исключено, что добьет.
Лица докторов вытянулись.
— Стоит ли так рисковать? — Капоселла заволновался, даже вспотел так, что пришлось вытирать лысину платком.
Я просто отвернулся и закрыл глаза. Сил спорить у меня не было совсем.
Уговорить руководство клиники на применение секретного лекарства удалось довольно просто: всемирно известный врач, имеющий неофициальный титул «король хирургов» обратился с просьбой. Ладно, Микулич подкрепил свое желание откровенной взяткой в виде щедрого пожертвования. Зато никто не мешался в инъекции, производимые каждые шесть часов, а Вацлаву даже выделили отдельный сейф для препарата. Интересно, за сколько главный врач уступил бы свой кабинет под мою палату? Я к этому отнесся спокойно: кому как не мне знать, что для больницы много жертвователей не бывает. А хороший администратор в состоянии освоить любую сумму, внезапно появившуюся на счете.