Л. А. Считаешь ли ты актуальным для современного политического романа опыт Ильи Эренбурга?
Ю. С. Чрезвычайно актуальным. Мне вспоминается один давний разговор с К. Симоновым на эту тему. Я спросил: «Почему, Константин Михайлович, Илья Эренбург в своих воспоминаниях так подробно описывает ваше времяпрепровождение в Голливуде?» Вопрос был не лишен игры, и Симонов ответил в соответствующем стиле: «Потому что мне в ту пору было тридцать два года, а Илье Григорьевичу за пятьдесят». Но вдруг Симонов договорил уже без тени игры: «А кроме того, беспартийный писатель Эренбург показал мне пример настоящей партийной страстности в политике». Ответ в самую точку. Страстность Эренбурга-писателя делает и романы его, и публицистику вехой в становлении современного политического романа.
Л. А. Но как связать это утверждение с тем, что ты только что говорил о «заранее известных» ответах на вопросы? Эренбург отлично знал ответы на вопросы, которые ставил, он знал, на чьей он стороне, он был как бы пристрастен в политической борьбе.
Ю. С. А Рид — нет?! А Кольцов?! Хемингуэй?! Их ангажированность, как и Эренбурга, была для них делом жизни, была их страстью, их судьбой. Творчество Эренбурга — замечательный пример политической страсти, дающей художественный результат.
Л. А. А если взять западную литературу? Тут какие ориентиры?
Ю. С. Дюма-отец. «Три мушкетера» — блистательный политический роман своего времени.
Л. А. Нет, поближе.
Ю. С. Габриэль Гарсиа Маркес — «Сто лет одиночества», Хемингуэй — «Пятая колонна», Трумен Капоте, Жиль Перро — «Красный оркестр», Омар Кабесас, автор великолепного, ставшего бестселлером, романа «Становление бойца-сандиниста. (Гора — это гораздо больше, чем бескрайняя зеленая степь.)»
Л. А. Жорж Сименон?
Ю. С. У Сименона есть прекрасный политический роман «Президент».
Л. А. А цикл о Мегрэ?
Ю. С. Опять ищешь жанровые параллели?.. Да, серия романов о комиссаре Мегрэ — пример художественного постижения сегодняшней насквозь политизированной реальности. Но для этого постижения вовсе не обязательно иметь в основе сюжета криминальную интригу. Хотя я предпочитаю ее иметь.
…Прокомментируем последовавшее за этим замечание Льва Аннинского, высказавшегося в том смысле, что пристрастие Юлиана Семенова к криминальной интриге объясняется наличием какой-то особой, подспудной, дополнительной реальности, которая, дескать, для Ю. Семенова важнее, нежели реальность явная.
Семенов высказал убеждение, что он старается писать реальность таковой, как она есть. Великие писатели Бомарше и Дефо были дипломатами, политиками, асами секретных служб, Хемингуэй был в Испании военным корреспондентом, дружил с Мальро, Кольцовым, Карменом, Ибаррури и написал «По ком звонит колокол». Автор книги «Моя тайная война» Ким Филби являлся руководителем одного из важнейших подразделений английской разведки. Вместе с ним служили Иэн Флеминг, Грэм Грин и Ле Карре. Первый стал автором знаменитой «бондиады», второй — автором политических романов (в «Тихом американце» предсказал вьетнамскую войну). Третий, Ле Карре, известен у нас пока что лишь одним романом «В одном немецком городке» — прекрасная политическая проза о неофашизме. (Конечно, Семенов не ставит их на одну доску. Ким Филби, кавалер ордена Ленина, отстаивает антифашистскую правду, позиция Грина — честный анализ данностей: отсюда и «Тихий американец», и «Наш человек в Гаване». Ле Карре, дотянувшийся до правды в романе о неофашизме, порою сползает в довольно трафаретный антисоветизм. Жаль: он по-настоящему талантливый политический романист.) Так вот, о разведчиках, дипломатах, исследователях (социологи, экономисты). Они не то что живут в какой-то особой реальности, они по роду своей деятельности первыми смотрят в глаза фактам и вырабатывают концепции относительно новых фактов. Самое страшное в наше время — иллюзия и неосведомленность. Ложь ведет к ужасу. Мера ответственности людей, узнающих правду первыми, — невероятно тяжела. Штирлиц для Семенова не есть «средство уловления публики», а квинтэссенция современной политизированной реальности: писатель старается быть верен фактам и структурам именно XX века.