«Ай да капитан-де-фрагата, — усмехнулся Фуэнтеальба, усаживаясь в свой старенький «форд», — брезгует, видите ли, работниками ДИНА».
По подъездной аллее лейтенант вывел машину за ворота сада, окружавшего отель. На тихие и зеленые улицы богатого района Баррио Альто благосклонно взирала с небес Дева Мария. Казалось, она и впрямь парит высоко в небе — выхваченная из тьмы лучами прожекторов огромная статуя Богоматери, венчающая вершину холма. Минут через десять «форд» остановился у самой крайней виллы пустынной улицы, что упиралась в парк. Лампочка над воротами высвечивала надпись, протянувшуюся по арке: «Земной рай».
Фуэнтеальба отпер ворота. Загнал машину во двор.
Одноэтажный дом был стилизован под креольскую усадьбу: окна забраны витыми решетками, черепичная крыша навесом выступает далеко над фасадом, опираясь на поддерживающие ее деревянные столбики — тоже витые. Света в окнах не видно.
Фуэнтеальба вставил ключ в замочную скважину с уверенностью человека, вернувшегося домой. Но он не жил здесь. Никто здесь не жил. «Земной рай» принадлежал Национальному разведывательному управлению.
Зажигая на ходу свет в холле, в коридорах, лейтенант прошел в комнату — будь это частный дом, она называлась бы, наверное, кабинетом: широкий письменный стол с мягким креслом, которое могло вращаться на металлической ножке, крестом разлапившейся на полу, перед столом еще два кресла, тоже мягких, но по старинке четвероногих, вдоль стен книжные полки. И все в таком идеальном порядке — ровные ряды книг, стол без единой бумажки, что сразу чувствовалось: это кабинет без хозяина.
В «Земном рае» сотрудники ДИНА встречались с секретными агентами, внедренными в левые организации, иначе говоря, с провокаторами. А также с расплодившимися после военного переворота осведомителями.
Лейтенанту предстояла встреча с осведомителем.
Прежде чем усесться за стол, Фуэнтеальба опустил жалюзи на окнах — в полном соответствии с правилами конспиративных встреч. Старательный службист этот Фуэнтеальба! Начальство не может им нахвалиться.
Три коротких звонка. Пожаловал сеньор Линарес — кто же еще? Ворота можно было открыть, не вставая из-за письменного стола, простым нажатием кнопки. Но не таков лейтенант Фуэнтеальба, чтобы пренебрегать осторожностью! Он вышел к воротам, заглянул в смотровой глазок и лишь после этого впустил во двор грузного, барственного вида человека с приятным, хотя и сильно помятым лицом.
Гость весь светился благожелательностью к ближним, когда — уже в кабинете — излагал свои соображения по поводу в той или иной мере «вредоносных умонастроений» сослуживцев. Он определенно чувствовал себя диагностом морально-политических недугов, которые подлежали принудительному лечению на благо самих страждущих. Была в его горько-сладких сентенциях и отеческая забота о «недужных» — ведь речь шла как-никак о его подчиненных (он руководил редакцией «60 минут», готовившей выпуски телевизионных новостей).
Лейтенант слушал. Делал пометки в блокноте.
— Все, сеньор Линарес?
Нет, этот милый, обаятельный человек с мелкой, подлой душонкой еще не закончил.
— Правда, тот, о ком я собираюсь рассказать, к числу моих «подопечных» не принадлежит. И не о политике речь.
— Слушаю вас, сеньор Линарес, — подбодрил лейтенант радетеля общественной нравственности.
Оказалось, что Линарес радетель не только общественной, но и нравственности вообще. Он поведал о недостойном поведении сослуживца лейтенанта — сержанта Элио Кольао.
— Мне стало точно известно, — сказал он, — что сержант сумел склонить к неверности супругу самого господина полковника Контррераса Сепульведы.
Фуэнтеальба с интересом взглянул на своего собеседника:
— Где раздобыли эти сведения?
Линарес объяснил. Судя по всему, сведения и впрямь были точными.
Лейтенант прошелся по кабинету, остановился у полок с книгами, машинально провел рукой по коричневым корешкам. Элио Кольао завтра вместе с ним летит в Рим. В такой поездке совсем неплохо иметь компрометирующий материал на помощничка. «Компрометирующий материал — мой бог, слова-то какие!» — с неприязнью к самому себе подумал Фуэнтеальба.
Повернулся к осведомителю:
— Об этой истории с Кольао никому ни слова! Дело не в сержанте, вы ведь понимаете, — затронута честь господина полковника.